Людовик Святой и его королевство

Король провел лето в Дамьетте, вплоть до окончания разлива Нила. Он дожидался своего брата Альфонса де Пуатье, который должен был привести ему подкрепление из Франции. За это время крестоносцы восстановили городские стены; в укрепленном городе остались королева с дамами и ранеными. Лагерь самих крестоносных войск находился вне стен.

* * *

После этого первого неслыханного успеха, в который едва могли поверить «профессионалы» по ведению войн в Святой земле – рыцари Орденов тамплиеров и госпитальеров, – все стали тешить себя надеждой, что завоевание Египта, а потом и Палестины произойдет без трудностей. Войско было хорошо снабжено и ежедневно возрастало за счет новых рекрутов – христиан Морей, рыцарей из Европы. Сарацины обращались в христианство, что было самым пламенным желанием Людовика Святого.

А в Каире сарацины уже считали себя побежденными. Однако султан не умер. Разъяренный бегством своих отрядов, он велел повесить 50 человек из тех, кто ими командовал. Хоть он и был больным, все же повелел отвезти себя в Мансур, чтобы преградить путь крестоносцам. Он послал вызов французскому королю на 25 июня. Людовик Святой ответил, что он вызывает его не только на этот день, но и на все прочие – разве что султан примет христианство. Именно 25 июня начался разлив Нила, обрекший французскую армию на бездействие. Рыцари со своими людьми проматывали свою добычу на празднествах; глазам короля предстала позорная картина: тщеславие, ненависть, зависть царили повсюду. Жуанвиль пишет: «Господь может сказать нам то же самое, что сказал сынам Израилевым: "Они ни во что не ставили столь желанную землю". И что рек он потом? Он сказал, что они забыли Бога, спасшего их. И я вам расскажу дальше, как мы тоже позабыли о нем».

Он продолжает: «Люди короля, коим следовало бы снисходительно удерживать купцов, сдавали им место внаем, причем столь дорого, что те освободили лавки, где продавали свои продукты, и по другим станам прошел слух об этом, отчего многие купцы отказывались ехать в лагерь. Бароны, кои должны были хранить свое добро, дабы использовать его к месту и ко времени, принялись задавать пиры с горами мяса. В городе увлеклись дурными женщинами, отчего король по возвращении из плена распрощался с большинством своих людей. И я спросил его, зачем он так поступил, и он мне ответил, что на расстоянии брошенного камешка вокруг его шатра люди, с коими он расстался, устроили увеселительные места – и это в то время, как войско претерпевало великую нужду».

Большая часть сеньоров была сами себе хозяевами, ибо они участвовали в походе на свои собственные средства, и король пользовался властью над ними и их сопровождением только в отдельных случаях – и то они не всегда ему повиновались.

Сам граф Артуа не уважал своего брата; он поссорился с Гийомом Длинным Мечом и его англичанами, которые из-за этого ушли в Акру, хотя Людовик Святой и говорил им, что не одобряет поведения своих людей и боится, как бы их гордыня не навлекла на них гнев Божий. Впрочем, Длинный Меч вернулся в Дамьетту в ноябре. Султан предложил крестоносцам выгодный мир, но его отвергли из-за тщеславия графа Артуа. Жуанвиль рассказывает, что баронам запретили всяческие стычки, дабы избежать бессмысленных потерь; однажды по тревоге он пришел в королевский шатер и попросил разрешения сразиться с язычниками, но король дал решительный отказ. Однако Жуанвиль застал короля в доспехах, в окружении достойных мужей, также вооруженных. Их звали Жоффруа де Сержин, Матье де Марли, Филипп де Нантей и Эмбер де Боже, коннетабль Франции.

Один рыцарь по имени Гоше, из дома Шатийонов, велел вооружить себя с ног до головы и бросился на врага с кличем «Шатийон!», подстрекаемый своими людьми. Но лошадь сбросила его, и прежде чем он смог подняться, четыре сарацина набросились на него и нанесли множество ударов. Французы отбили его, но рыцарь вскоре умер от ран. Король не стал жалеть об этом и сказал, что не хотел бы иметь и тысячу подобных Готье, которые вступали бы в бой без его приказа.

Бедуины выставили дозоры и убивали всех христиан, отдалявшихся хоть немного от лагеря поодиночке. Ночью они проскальзывали мимо стражей крестоносцев, заползали в шатры, убивали спящих отдельно и отрезали им головы, чтобы унести, ибо султан пообещал награду в безант золотом за принесенную ему голову крестоносца.

Король приказал, чтобы конные дозоры, мимо которых сарацины могли легко проскользнуть, заменили пешими патрулями; наконец, он повелел окружить лагерь широким рвом, чтобы воспрепятствовать налетам вражеской кавалерии. Каждый вечер арбалетчики и сержанты вставали на караул возле рвов и въездов в лагерь.

Миновал праздник святого Ремигия, но вестей от графа Пуатье не было. Король и бароны забеспокоились, а легат распорядился о процессиях в церкви Дамьеттской Богоматери в течение трех суббот, на исходе которых граф прибыл. Он взошел на корабли в Эг-Морте 25 августа 1249 г. со своей женой Жанной, дочерью графа Тулузского, графиней Артуа и значительными отрядами. 24 октября он высадился в Дамьетте.