Людовик XI. Ремесло короля

Принуждая молодого герцога Людовика Орлеанского жениться на женщине, которая не родит ему детей, и женив Франсуа Орлеанского, сына Дюнуа, на Агнессе Савойской, сестре королевы Шарлотты, Людовик XI стал чаще появляться в герцогстве. Он жил либо в городских домах в Орлеане, Вандоме, Мене или Шатодене, либо в предместьях или селах, останавливался в лесных сторожках на ночлег или во время выездов на охоту. В Орлеане он велел соорудить набережные по Луаре (1466) и построить к югу от церкви Сент-Эньян большую эспланаду над рекой. Церковь Богоматери-у-дороги была восстановлена его заботами, а каноники Сент-Эньяна были ему обязаны, помимо большого количества пожертвований, восстановлением их храма и увеличением территории монастыря, где для Людовика выстроили «Королевский дом» — настоящий дворец с кирпичными стенами. В Мене он велел построить на правом берегу, против моста, большую конюшню для своих лошадей; оттуда он шел пешком в паломничество в Клери. В декабре 1477 года он, наконец, приобрел дом «Щит Франции» напротив фасада церкви в Клери, велел расширить ее подворье и дома каноников, обустроить кладбище.

Нотр-Дам-де-Клери, которой долгое время покровительствовали представители Орлеанской династии, особенно Дюнуа, теперь как будто к ней охладевшие, Людовик превратил в королевский храм, осыпав каноников всяческими благодеяниями. Им регулярно перечислялись крупные суммы денег начиная с 1461 года (более пятнадцати тысяч ливров за два первых года). В октябре 1471 года король предоставил им четыре тысячи ливров ежегодной ренты за счет владений, дорожной платы и различных пошлин в Нормандии и Турени, объявив, что он избрал эту церковь местом своего захоронения. Каноники могли проводить по две вольные ярмарки в год, каждая длилась три дня. В марте 1465 года король расспросил своего казначея Жана Бурре о том, сколько нужно денег, чтобы основать постоянное богослужение в Орлеане и еще одно — в Нотр-Дам-де-Клери. В сентябре следующего года Жан Галар, купец из Тура, и Жан де Люс, ювелир из Блуа, получили три тысячи триста двадцать восемь ливров за два «серебряных города» — Арк и Дьеп, в дополнение к изображению Нойона, уже принесенному в обет в благодарность за то, что Господь и Матерь Божия не позволили этому городу попасть в руки англичан и бургундцев. Наконец, в 1477 году король выкупил вотчину Саль-ле-Клери у Жана де Юссона.

«Серебряные города», особенно Дьеп, напоминали о победах того времени, когда дофин Людовик вел в бой армии своего отца. Такой выбор обетных даров должен был, разумеется, поставить эти воинские подвиги в один ряд со знаменитым освобождением Орлеана — событием чудесным благодаря вмешательству Жанны д'Арк, но в котором также приняли участие жители города и родственники или вассалы герцога Орлеанского, в первую очередь Дюнуа, покрыв себя славой. Во время торжественного вступления в Париж в 1461 году одна из пантомим на уличном перекрестке изображала именно штурм английской крепости Полле перед Дьепом, и дофин Людовик вел солдат на приступ. Параллель между освобождением Дьепа 14 августа 1443 года, в канун праздника Богородицы — покровительницы Клери, и освобождением Орлеана могла слегка притупить воспоминание о последнем — чересчур «орлеанском» — успехе и торжестве.

Король наверняка об этом думал. Ни он сам, ни его близкие, ни даже добрая часть его чиновников не забыли, что орлеанская победа 1429 года, вызвавшая подъем боевого духа и положившая начало освобождению королевства, была в свое время воспринята не как «французский» или «королевский» военный подвиг, а как победа партии орлеанцев и арманьяков. Бургиньоны и парижане были тут ни при чем, они даже решительно выступили против Жанны д'Арк, вплоть до того, что выдали ее врагу и публично радовались ее осуждению. Карл VII, находившийся тогда под непосредственным влиянием пробургундской партии, в особенности Жоржа де Ла-Тремуйля, ее не поддержал. Впоследствии он, конечно, приказал провести в 1450 году расследование по судебному процессу в Руане, и реабилитация Жанны в 1458 году состоялась с его согласия. Но все его советники не выказали по этому поводу большого воодушевления; многие колебались и подчинились лишь под принуждением. Нет ничего удивительного в том, что Людовик XI в этом плане не последовал за своим отцом. Арманьяки и орлеанцы не были ему друзьями, скорее, принцами, которых предстояло одолеть; он не хотел жить в тени их былой славы. Противопоставление его собственных побед их подвигам позволяло вписать новые страницы в историю, на сей раз к его чести.