Людовик XI. Ремесло короля

Его женили рано, в возрасте тринадцати лет, исходя из государственных интересов; он стал простой пешкой на шахматной доске, где учреждали или подтверждали союзы с целью отвоевать провинции, еще находившиеся в руках англичан. В сентябре 1435 года король, которого бургиньоны обвиняли в том, что он «заказал» или допустил убийство герцога Иоанна Бесстрашного у моста Монтеро в 1419 году, добился мира в Аррасе ценой больших территориальных уступок и не менее тяжких унижений. Этот мир гарантировал ему полную свободу действий. Оставалось мобилизовать свои силы и сплотить союзников против англичан. Он отправил посольство в Шотландию, чтобы просить для дофина руки принцессы Маргариты. Ее привезли во Францию на великолепной флотилии из нескольких десятков кораблей, в сопровождении тысячи солдат, чтобы усилить шотландскую гвардию, уже состоявшую на службе у короля. Эскадра стала на якорь у французских берегов 15 апреля 1436 года. После длительного ожидания, вызванного непонятными причинами (буря? приготовления? переговоры по поводу приданого?), корабли вошли 5 мая в порт JIa-Рошели. Маргарита через Ниор и Пуатье приехала в Тур, где свадьбу двух детей (ей было одиннадцать лет, а дофину, напомним, тринадцать) отпраздновали 25 июня. Согласно мрачной легенде, церемония прошла быстро и тайно, без всякой пышности: король появился на ней мимоходом, в дорожном костюме, забрызганном грязью после охоты, спеша вернуться обратно, к своим лошадям и собакам.

С этого момента Людовик вышел на историческую сцену. Подготовленный к своему королевскому ремеслу и с ранних лет принимавший участие как в управлении королевством, так и в военных кампаниях, он очень рано был облечен ответственностью и исполнял поручения, которые вовсе не были детским развлечением или простым представительством.

Пока коннетабль де Ришмон брал Париж, заставляя склонить голову наконец-то усмиренную враждебную партию, король с сыном были вместе в Клермоне, на заседании штатов Нижней Оверни, потом в Лионе, где их встретили пышными празднествами, и, наконец, во Вьене, в Дофине, где дофина Людовика[6], которому было всего четырнадцать лет, принимали как господина и приносили ему присягу в верности. Это показывает, что он уже тогда умел создавать гарантии и подготавливать будущее. Недоброжелатели говорили — но, разумеется, много позже, — что он уже тогда плел свои сети. Так или иначе, но эти встречи и собрания принесли свои плоды. Штаты Дофине выделили ему десять тысяч флоринов в качестве подарка на благополучное вступление во власть. Это позволило ему тотчас купить хороших скакунов и богатую утварь для своей домашней часовни: чашу и два сосуда из золоченого серебра, изукрашенный требник, три алтарных покрова, стихарь и ризу. Помимо этого, он принес неплохие дары церквям, а главное — сделал внушительные подарки своим спутникам. Он знал, что надо делать, чтобы добыть себе верных слуг.

Из Оверни король и дофин, все так же вместе и разделяя как почести, так и обязанности, отправились в Лангедок — в Юзес, Ним и Монпелье — на целых два месяца, с конца февраля до первых чисел мая 1437 года. Все это время ушло на совещания и административные меры: собрания, созыв штатов, упорядочение налогов, наставления сенешалям. А главное, из-за нехватки королевских войск, — на организацию городского ополчения, чтобы попытаться положить конец грабежам со стороны отрядов бродячих солдат, вооруженных головорезов, оставшихся без работы после окончания войны. Впоследствии, когда Людовику пришлось одному, без короля, покинувшего его в Сен-Флуре и уехавшего в Ту-рень, отвоевывать крепости в Велэ, все еще удерживаемые англичанами, он отвел туда несколько десятков «копий», сея ужас повсюду, где появлялся. Чуть позже, возвращаясь на север, он после недельной осады завладел Шато-Ландоном. Этот английский — или проанглийский — редут пал, усмиренный суровой рукой. В хрониках сказано, что впоследствии дофин вел себя не так сурово, особенно после взятия Монтеро, где казнили, после кратких судебных разбирательств, только самых виноватых.

Главным событием 1437 года был торжественный и триумфальный въезд вместе с королем в Париж, покоренный и кающийся город. Карл VII и Людовик пробыли там три недели — ровно столько, чтобы заявить о себе, но редко показываясь на люди, не заботясь о том, чтобы устроить себе там парадную резиденцию, — одним словом, отнюдь не собираясь сделать Париж единственной политической столицей королевства. Воспоминание о кровавых бунтах мая 1418 года было еще слишком живо. Король хотел оградить себя от подобной угрозы, и его сын усвоил урок. Парижу вернули Парламент, за исключением нескольких упрямцев, бывших чересчур на виду, но Счетную палату, а главное, двор и Совет решили перенести в другое место.