Людовик XIV и его век. Часть первая

Но здесь с его высокопреосвященством случилось серьезное происшествие: на руке у него образовался сильный нарыв, и, измученный лихорадкой, раздавленный болью, кардинал, при всем своем мужестве, объявил, что он не может ехать дальше. Людовик XIII оставался еще несколько дней в Нарбонне, надеясь, что кардиналу станет лучше; однако, поскольку болезнь его, напротив, лишь усиливалась, король решил отправиться в лагерь, куда вскоре и прибыл.

Между тем кардинала, оставшегося в Нарбонне, терзали сильнейшие телесные боли и серьезнейшие душевные тревоги. Он оставил г-на де Сен-Мара, своего врага, подле короля; он догадывался, что против него и, следовательно, против Франции подготовлен какой-то ужасный заговор, и вот в то самое время, когда нужны были вся его сила, вся его энергия, весь его гений, лихорадка приковала его к креслу, вдали от короля, вдали от осады и почти вдали от дел, ибо кардинал прекрасно сознавал, что стоит положению, в котором он оказался, еще хоть немного ухудшиться, и всякая работа станет для него невозможной.

В довершение бед врачи объявили кардиналу, что морской воздух ему вреден и что его состояние лишь ухудшится, если он останется в Нарбонне. Так что Ришелье пришлось покинуть этот город и направиться в Прованс; из Нарбонны он выехал в таком безнадежном состоянии, что перед отъездом вызвал к себе нотариуса и продиктовал ему свое завещание.

В то время как кардинал, которого несли в дорожных носилках, отправился в Арль и Тараскон в поисках более здорового климата, король, на которого легло все бремя государственных дел, ощутил, что он не в силах руководить одновременно войной и политикой, осадой и государством. И потому, полагая застать Ришелье еще в Нарбонне, он отправился 10 июня в этот город. Короля сопровождали придворные из его ближайшего окружения; среди них были Сен-Мар и Фонтрай.

Но вот что произошло в то время, пока король возвращался в Нарбонну, или, по крайней мере, вот что рассказывает об этом Шарпантье, первый секретарь кардинала.

Ришелье, направляясь в Тараскон, остановился в нескольких льё от этого города и отдыхал на деревенском постоялом дворе, как вдруг ему доложили, что курьер, прибывший из Испании и доставивший, по его словам, чрезвычайно важные известия, просит разрешения переговорить с его высокопреосвященством. Шарпантье провел курьера к кардиналу, которому тот вручил письмо.

При чтении этой депеши кардинал стал еще бледнее, чем прежде, и его начала бить сильная дрожь.

Тотчас же он приказал удалиться всем, кроме Шарпантье, и, оставшись наедине с ним, произнес:

— Велите принести мне бульону, Шарпантье, ибо я чувствую себя страшно взволнованным.

Затем, когда бульон принесли, кардинал промолвил:

— Закройте дверь на ключ.

После чего, перечитав депешу, он передал ее Шарпантье и сказал:

— Теперь ваша очередь: прочтите эту бумагу и снимите с нее копии.

То, что Ришелье передал Шарпантье, было договором между Испанией и заговорщиками.

Когда копии были сняты, его высокопреосвященство вызвал к себе г-на де Шавиньи, того самого, кто за три года до этого известил короля о беременности королевы.

— Послушайте, Шавиньи, — сказал Ришелье, — возьмите с собой Нуайе и поезжайте с этой бумагой к королю.

Отыщите его, где бы он ни находился. Король скажет вам, что это подделка, но это не имеет значения: настаивайте на своем и предложите ему арестовать господина Главного, сказав, что если депеша ложная, то всегда будет время освободить его, но вот если враг вторгнется в Шампань и герцог Орлеанский завладеет Седаном, исправлять ошибку будет уже слишком поздно.

Шавиньи прочитал бумагу, которую ему было поручено передать королю, и вместе с г-ном де Нуайе немедленно отправился в путь.

Посланцы отыскали Людовика XIII в Тарасконе. Он беседовал со своими придворными, среди которых были и Сен-Мар с Фонтраем, когда было доложено о приезде двух государственных секретарей. Догадываясь, что они приехали от кардинала, король тотчас же принял их и вместе с ними вошел в свой кабинет.

Стоило Фонтраю услышать имена господ де Шавиньи и де Нуайе, как его охватили подозрения; и потому, видя, что совещание между ними и королем затягивается сверх меры, он отвел Сен-Мара в сторону и сказал ему:

— На мой взгляд, господин Главный, дела приобретают скверный оборот и нам пришло время спасаться бегством.

— Полноте! — промолвил Сен-Мар. — Никак вы с ума сошли, мой дорогой Фонтрай!

— Сударь, — возразил ему Фонтрай, — когда вам снесут голову с плеч, вы, при вашем высоком росте, останетесь еще вполне красивым человеком, но я, право, чересчур мал для того, чтобы рисковать головой столь же отважно, как вы. А потому откланиваюсь и остаюсь вашим покорным слугой.

С этими словами Фонтрай поклонился г-ну де Сен-Мару и удалился.

Как и предполагал Ришелье, король стал страшно возмущаться и отослал Шавиньи обратно к кардиналу, заявив, что он не сможет решиться отдать приказ арестовать господина Главного, пока против него не появится какая-нибудь новая улика, и что все это заговор против бедного малого.