Людовик XIV и его век. Часть первая

Вчера Филида, вся в слезах и гневе,
Пришла пожаловаться королеве,
Что де Врезе везде твердит обман:
Мол, четырех детей наделал ей Арман!
Участливо ей королева молвила в ответ:
«Да успокойтесь же, Филида!
Известно, что готов оклеветать Врезе весь свет,
И много чести, если те, кто любит вас не ради вида,
Поверят хоть наполовину
В злословия его лавину».

Все эти толки дошли до ушей кардинала, но они ничуть не встревожили его. В любой час дня и даже ночи г-жа де Комбале имела к нему доступ, и поскольку кардинал очень любил цветы, а она в конце концов рассталась со своим черным шелковым платьем, как еще раньше рассталась со своим темным шерстяным платьем, то, когда племянница направлялась к дяде, на ее корсаже, весьма открытом, всегда красовался букет, хотя она никогда не позволяла себе ничего подобного, выходя в свет. Однажды вечером, когда кардинал довольно поздно покидал г-жу де Шеврёз, а она хотела задержать его еще дольше, он промолвил:

— Я ни в коем случае не останусь, ибо что скажет моя племянница, если она не увидит меня сегодня вечером?

В 1638 году кардинал купил для нее герцогство Эгийонское. И лишь тогда она рассталась со своим именем Комбале. Мы видели, как она ухаживала за дядей, лежавшим на смертном одре.

Следует добавить, что в молодости кардинал был весьма сильно влюблен в г-жу де Бутийе, жену государственного секретаря по делам финансов, и, по слухам, имел от нее сына, который был не кем иным, как государственным секретарем Шавиньи, чье имя мы уже не раз упоминали в этом повествовании. И в самом деле, Шавиньи всегда пользовался особым покровительством со стороны кардинала и настолько полагался на это благоволение, что в своих взаимоотношениях с Людовиком XIII нередко угрожал ему гневом Ришелье, и перед лицом такой угрозы король непременно уступал.

Кардинал был великим тружеником, и так как спал он обычно плохо, то в комнате, примыкавшей к его спальне, всегда находился секретарь, готовый писать под его диктовку. Ришелье предоставил эту должность, весьма желанную для многих по причине влияния, которую она позволяла оказывать на него, бедному малому по имени Шере, родом из Ножан-ле-Ротру. Этот молодой человек, неболтливый и прилежный, очень нравился министру, осыпавшему его благодеяниями; однако случилось так, что по прошествии пяти или шести лет, проведенных им на службе у его высокопреосвященства, в Бастилию заключили какого-то человека, и г-н де Лаффема, назначенный допросить арестованного, обнаружил среди его бумаг четыре письма Шере, в одном из которых секретарь писал:

«Я не могу прийти к Вам, ибо мы живем здесь в невероятнейшей неволе и имеем дело с величайшим из всех когда-либо существовавших тиранов».

Лаффема, который был беззаветно предан кардиналу, тотчас переслал ему эти письма. Шере, как обычно, находился в соседней комнате. Кардинал вызвал его к себе.

— Шере, — спросил его Ришелье, — что вы имели, когда поступили ко мне на службу?

— Ничего, монсеньор, — ответил Шере.

— Запишите это, — сказал кардинал.

Шере повиновался.

— А что вы имеете теперь? — продолжал Ришелье.

— Монсеньор, — произнес молодой человек, немало удивленный этим вопросом, — перед тем, как ответить вашему высокопреосвященству, мне надо немного подумать.

Несколько минут прошли в молчании.

— Ну как, вы подумали? — спросил кардинал.

— Да, монсеньор.

— Итак, что же вы имеете? Говорите.

Шере пустился в подсчеты. По мере того, как он приводил свои выкладки, кардинал заставлял его записывать их.

— Вы забываете, — сказал кардинал, — о такой статье, как пятьдесят тысяч ливров.

— Монсеньор, я не получал их, ибо с этим возникли большие затруднения, и мне неизвестно, получу ли я когда-нибудь эти деньги.

— Я сделаю так, что вы их непременно получите, — промолвил кардинал. — Это я заставил вас заниматься этим делом, и, раз уж я начал, то будет справедливо, чтобы я и закончил. Ну а теперь, подсчитайте итог всего, чем вы владеете.

Шере подсчитал, и оказалось, что этот малый, без гроша в кармане поступивший на службу к кардиналу, по прошествии шести лет имел состояние в сто двадцать тысяч экю.

После этого кардинал показал Шере его письма.

— Взгляните, — сказал он ему, — этот почерк ваш?

— Да, монсеньор, — весь дрожа, ответил Шере.

— Тогда читайте.

Шере, бледный как смерть, пробежал глазами четыре письма, которые г-н де Лаффема переслал кардиналу.

— Прочли? — спросил его Ришелье.

— Да, монсеньор, — пролепетал Шере.

— Ну а теперь ступайте вон! Вы негодяй, и никогда не показывайтесь мне больше на глаза!