Людовик XIV и его век. Часть вторая

— Сударь, — промолвила принцесса, — если таково ваше намерение, я прошу вас уведомить меня об этом заранее, ибо в нашем положении полезно уметь отличать друзей от врагов.

— Как раз поэтому, — ответил герцог Немурский, — я и не прочь сорвать личину с ложного друга, который обманывает принца де Конде и намерен сделать то, чего не сделали бы даже его открытые враги.

— И кто же этот ложный друг? — с вызовом спросил г-н де Бофор, поднимаясь с сундука, на котором он сидел, и направляясь к герцогу Немурскому.

— Вы, сударь! — ответил герцог.

Не успели эти слова прозвучать, как герцог Немурский получил пощечину. Он ответил тем же и сорвал с головы г-на де Бофора его белокурый парик. В то же мгновение оба принца отскочили назад, а затем ринулись друг на друга со шпагой в руке; но кто-то из офицеров бросился между ними, и их разняли: с минуту продолжалась страшная неразбериха, поскольку те, кто стоял снаружи, услышали шум и кинулись в комнату. Мадемуазель де Монпансье поднялась и приказала лейтенанту своих гвардейцев отобрать у обоих принцев шпаги. Однако герцог Немурский не хотел отдавать своей шпаги никому, кроме самой принцессы; что же касается г-на де Бофора, то он, позволив ей увести себя в сад и встав там на колени перед ней, попросил у нее извинения за себя и своего зятя. Видя, что один немного успокоился, она покинула его и вернулась к другому, но утихомирить его стоило ей огромных трудов, ибо он ничего не хотел слушать. Тщетно она убеждала его, говоря, что для партии ничего не может быть хуже подобных ссор и что враги, если им станет известно о них, обрадуются им, как победе: он продолжал горячиться и бросать угрозы. Тем не менее мадемуазель де Монпансье проявила такую настойчивость, что ему в конце концов пришлось уступить; он дал обещание принести извинения г-ну де Бофору и даже обнять его, но решился на это крайне неохотно. Совсем иначе повел себя г-н де Бофор: он с распростертыми объятиями и со слезами на глазах пошел навстречу своему зятю, который, вместо того чтобы ответить на эту нежность, обнял его, по словам мадемуазель де Монпансье, «так, как если бы обнимал лакея».

Сумев кое-как уладить эту ссору, мадемуазель де Монпансье вернулась в город. Горожане уже стали немного тревожиться по поводу ее долгого отсутствия, но она объяснила причину своей задержки главнейшим из них; прибыв к себе во дворец, она написала обоим принцам, попросив их жить в дружбе и приказав армии выступить в поход.

В следующую субботу принцесса получила письмо от отца, написанное им в ответ на ее уведомление о взятии Орлеана:

«Дочь моя!

Вы не можете представить себе радость, какую я испытал при известии о совершенном Вами деянии; Вы спасли для меня Орлеан и упрочили за мной Париж. Это всеобщая радость, и все говорят, что Ваше деяние достойно внучки Генриха Великого. Я никогда не сомневался в Вашей храбрости, но в этом деле Вы проявили, на мой взгляд, еще более благоразумия, чем храбрости. Добавлю, что я восхищен тем, что Вы совершили все это не столько из самолюбия, сколько из любви ко мне. По известной Вам причине пишите мне впредь о всех важных событиях через посредство своего секретаря.

Гастон».

Причина же эта состояла в том, что принцесса де Монпансье писала так плохо, что отец не мог разобрать ее писем.[4]

Примерно в это самое время, то есть 11 или 12 марта, коадъютор получил известие о назначении его кардиналом: бесконечно желанная и служившая предметом стольких интриг кардинальская шапка была дарована ему папской консисторией 18 февраля 1652 года.

XXVII. 1652