Недостаточно было быть героем, чтобы устоять против настолько превосходящих сил противника: для этого следовало быть богом; так что принцу пришлось отступить. Какое-то время его положение было ужасным: прижатый к крепостному рву, он с горсткой храбрецов противостоял врагу, чтобы дать своим солдатам время отступить через ворота Сент-Антуан, и вот-вот должен был оказаться раздавлен под ударом войска, вчетверо превосходящего численностью его собственное, как вдруг вершина Бастилии воспламенилась, подобно Синаю, грохнули пушки, и под их плотным огнем полегли целые ряды королевской армии.
Это мадемуазель де Монпансье, преданная своему слову, убила, как позднее выразился кардинал Мазарини, из пушки Бастилии своего мужа.
Ее решительный поступок спас принца де Конде. Королевская армия, не ожидавшая такого чудовищного проявления настроений парижан, в страхе остановилась. Конде собрал свои отряды, пошел в атаку, отбросил Тюренна и смог спокойно произвести отступление.
В стане короля все были настолько уверены в победе, что королева даже послала карету, чтобы привезти в ней пленного принца де Конде, а кардинал, у которого в Париже были соумышленники, особенно вблизи ворот Тампля, которые в тот день должен был охранять г-н де Генего, королевский казначей и полковник милиции тамошнего квартала, воскликнул, услышав грохот пушек Бастилии:
— Отлично! Пушки Бастилии стреляют по солдатам принца де Конде!
— Дай Бог, монсеньор, — произнес кто-то, оказавшийся рядом с ним, — чтобы они стреляли не по нашим солдатам!
— Быть может, — заметил другой придворный, — мадемуазель де Монпансье вздумалось посетить Бастилию, и пушки стреляют в честь ее прибытия?
Однако маршал де Вильруа не стал обманывать самого себя, и, покачав головой, произнес:
— Если мадемуазель де Монпансье сейчас в Бастилии, то, поверьте, это не в ее честь стреляют, а она сама стреляет!
Через час все выяснилось, и королева поклялась в вечной ненависти к мадемуазель де Монпансье.
Потери королевской армии были огромными, особенно впечатляли имена погибших. Господин де Сен-Мегрен, генерал-лейтенант, командовавший легкой кавалерией короля, был убит; одновременно с ним был убит маркиз де Нантуйе; г-н дю Фуйу, знаменщик гвардии королевы и любимец короля, пал от руки самого принца де Конде; наконец, Паоло Манчини, племянник кардинала, красивый, подававший большие надежды шестнадцатилетний юноша, был ранен, совершая подвиги во главе морского полка, находившегося под его командованием, и умер вследствие этого ранения.
Вечером в Люксембургском дворце состоялся большой прием; все превозносили мадемуазель де Монпансье за то, как она вела себя в этот день, но особенно все восхваляли принца де Конде за проявленное им величайшее мужество. Выслушав причитавшуюся ему часть похвал, он признался, что это сражение было самым жестоким из всех, в каких ему доводилось участвовать.
Тщетно искала мадемуазель де Монпансье среди всех этих придворных маркиза де Фламарена: никто его не видел, и никто ничего не знал о его судьбе. Принцесса приказала начать самые тщательные поиски, и в конце концов его тело, простреленное пулей, нашли в том самом месте, где за несколько лет до этого он убил на дуэли г-на де Канийяка. Вследствие какого-то странного обстоятельства, которое никто не сумел объяснить, горло убитого было перетянуто веревкой.
Так осуществилось сделанное ему предсказание, что он умрет с веревкой на шее.
XXVIII. 1652
Париж оказался во власти принца де Конде, хотя, что было крайне необычно, он взял его не приступом, а отступлением. Однако занять город военным путем было половиной дела, следовало установить там еще и административную власть, а это могло произойти лишь благодаря уступке городскими чинами части своих полномочий. С этой целью было решено созвать собрание, на котором, как надеялись принцы, рассчитывавшие на содействие нескольких своих сообщников, они могли бы добиться этой уступки под видом союза.