Людовик XIV, король - артист

Ваше Величество,

перед Вами мой второй опыт, не менее дерзостный, нежели первый. Не довольствуясь тем, что в заглавии этой пиесы красуется имя Александра, я ставлю рядом с ним Ваше, государь, собрав тем самым воедино все самое великое, что принесли нам нынешний и минувшие века. Осмелюсь надеяться, что Вы, ваше величество, не осудите этой второй дерзости, как не отвергли и первой. Несмотря на то, что многие пытались представить Вам моего героя в ложном свете, Вы, едва узрев его, признали в нем подлинного Александра. А чье суждение на этот счет более драгоценно, чем суждение короля, не уступающего в славе великому завоевателю древности, короля, пред которым «умолкла земля», как сказано об Александре в Писании? Мне ли не знать, ваше величество, что их молчание есть не что иное, как знак изумления и восторга, и что добродетелями своими Вы внушали к себе больше почтения, нежели силой оружия! Но почтение к Вам, государь, отнюдь не умаляется оттого, что Вы стяжали его не огнем и мечом. Вы, ваше величество, проложили к вершинам славы новый путь, куда трудней того, что избрал Александр. Нет ничего невероятного в том, что молодой человек одерживает победы и ввергает в пламя войны всю землю. Нет ничего невозможного и в том, что юность и удача приводят его стезей побед в самую глубь Индии. В истории несть числа молодым завоевателям. Известно, как Вы сами, ваше величество, искали случая блеснуть отвагой в том возрасте, когда Александр еще терзался завистью к победам своего отца. Но да позволено мне будет заметить, что до Вас не бывало государя, который, будучи в летах Александра, поступками уподобился бы Августу.[9]

Но, спросите вы, о чем тут вообще речь? И о ком? Об Александре или о Людовике XIV? Это авторское предисловие к трагедии Расина или панегирик, вступление к очередному историографическому сочинению о Короле-Солнце (написанием подобного Расин займется через пятнадцать лет)? Но нет: сюжет — Александр. И тем не менее не возникает сомнения, что все, что мы только что прочли, — о короле...

У музыкантов есть для этого слово, не имеющее эквивалента в литературе. Применительно к фуге говорят о «теме» (мелодии, управляющей всем произведением, которая слышна сначала одна, без всякого аккомпанемента), и «контртеме» — противосложении (другой мелодии, которая продолжает первую, но в многоголосии фуги накладывается на первую тему). Считается, что она аккомпанирует первой, точнее говоря, сопровождает ее, подчинена ей, всего лишь «следует» за ней. Однако музыкальное искусство использует здесь чудесную особенность психологии восприятия. Тему уже слышали, и она хорошо укоренилась в памяти, и потому далее всегда слушают противосложение, едва оно появится. И по закону фуги комментарием интересуются больше, нежели поводом к нему, и вспомогательное на время становится сущностью. Эта музыкальная форма, торжествующая (случайно ли?) в музыке той эпохи, исчерпывающе характеризует культуру, чья главная забота — искать не спрятано ли чего-нибудь в глубине, чье первое побуждение — разобрать, распутать то, что стоит за тем, что сказано. Наша тема — Александр; контртема — король. Говорят о греческом герое, но каждый слышит другое имя.