Людовик XV и его эпоха

3 марта маркиз де Вандьер получил от короля Гренелльское капитанство и грамоту на получение 100 тысяч ливров за это место.

В 1749 году маркиза Помпадур просила выстроить для себя дворец в Фонтенбло; король дал ей на это 300 тысяч ливров.

В том же году она просила у короля замок д'Олней для увеличения приятностей Креси; король подарил его ей и прибавил еще 400 тысяч ливров.

В 1750 году она хотела приобрести Бренборион, лежащий выше Бельвю; король купил его, заплатив 600 тысяч ливров.

В 1751 году маркиза Помпадур вспомнила, что пора было сделать что-нибудь и для своего отца; король купил землю де Мариньи и немедленно предложил ее господину Пуассону.

В 1752 году маркиза Помпадур пожелала иметь землю Сен-Реми, смежную с землей Креси. Это была безделица, приносившая всего 12 тысяч ливров дохода, и потому король, стыдясь предложить ей такой малый подарок, прибавил к нему 300 тысяч ливров для постройки дворца в Компьене.

В 1753 году маркизе понравился превосходный замок графа д'Евре. Она сказала об этом Людовику XV, и он в ту же минуту дает ей на покупку его 500 тысяч ливров. Но, войдя в него, маркиза находит его недостойным себя и издерживает еще 500 тысяч ливров для того, чтобы сделать его для себя удобным.

На этот раз парижане не могли удержаться: они осыпали ругательствами эту женщину, облепили стены замка пасквилями и, как она для увеличения сада захватила, не говоря ни слова, часть пространства, которое тогда называли Бегом и которое теперь называют Елисейскими полями, собравшись толпой, напали на работников и рассеяли их, начав бросать в них камнями.

Около того же времени между маркизой Помпадур и прусским королем шли переговоры о покупке Невшательского княжества. В случае разрыва с королем, своим обожателем, или в случае его смерти она хотела иметь за границей — против врагов, которых она нажила себе во Франции, — убежище, где могла бы жить спокойно не только за счет своих наличных капиталов, но и за счет тех капиталов невидимых, о которых никто не знал и которые были размещены по генуэзским, венецианским, лондонским и амстердамским банкам. Но эти переговоры кончились ничем.

Все эти покупки, все это царское богатство, с которыми она не знала что делать, были полезны для художников: надобно было украшать все эти дворцы, надобно было писать в различных видах то портреты, то прихотливые заказы фаворитки. Художества составляют единственное дворянское сословие, для которого мещанство не существует. Верцеты, Латуры, Пигали сделались обыкновенными застольными собеседниками маркизы Помпадур; им досталась большая доля того богатства, в прощении за приобретение которого нуждалась фаворитка. С того времени художество вошло в материальную жизнь и преобразовалось, чтобы сделаться не только приятным, но и полезным, — оно снизошло до малейших подробностей меблировки. Эти тысячи безделушек, которыми женщина себя окружает, тысячи выдумок, которыми она услаждает свои взоры, тысячи прихотей, которыми она забавляет свое воображение, сделались художественными произведениями, и теперь еще наши модные женщины удостаивают покровительством своего вкуса те бесполезные, но дорогие вещи, которым маркиза Помпадур дала свое имя.

Впрочем, надобно сказать правду, никогда подделка малейших подробностей не простиралась так далеко, как в эпоху, о которой мы говорим. Тогда во всем старались природу заменить искусством. Например, цветы, это блистательнейшее украшение природы, с удивительным сходством воспроизводились иглой, кистью, фарфором. Однажды маркиза Помпадур принимала Людовика XV в своем очаровательном замке Бельвю, стоившем ей миллионы. Она повела его в комнату, из которой видна была обширная оранжерея. В этой оранжерее цвели самые свежие, самые не свойственные этому времени года цветы: розы, лилии, гвоздики были рассеяны в таком изобилии, как бывает только во время весны. Это было, как говорили в то время, царство Флоры, и все эти цветы, прелестные по своей свежести, были притом так очаровательны по своему запаху, что король попросил даже собрать ему букет, который он хотел отвезти в Версаль.

— Пойдите и нарвите цветов сами, государь, — сказала фаворитка с прелестной улыбкой, опираясь на руку Людовика. — Пойдите…

Король пошел в оранжерею и, когда нагнулся сорвать первый цветок, заметил свою ошибку. Весь этот прелестный цветник был сделан из превосходного саксонского фарфора, а запах, которым король восхищался и который почти с избытком заменял пахучие испарения всех цветов, происходил от отличнейших духов, полученных искусственным образом и смешанных с атмосферой, которую они наполняли благоуханием.

Король не мог прийти в себя от этого чародейства. Он говорил о нем так, как по возвращении из своего подземного путешествия говорил Аладдин об очарованных садах, по которым прогуливался.