Людовик XV и его эпоха

Восьмой присоединился к принцу Карлу-Эдуарду почти тотчас же после высадки в Шотландию. Этим последним был также Макдональд. Он, в особенности для французов, заслужил право быть упомянутым в истории. Это был отец знаменитого французского маршала Макдональда.

Один из этих семи дворян, присоединившихся прежде всех к принцу Карлу и известных под именем семи муадарцев, оставил такое любопытное и вместе с тем наивное описание этой высадки, что мы решили привести его слово в слово. Вот оно:

«Любопытство наше было немало возбуждено при виде „Ла Дутелля“, вошедшего в гавань. Мы побежали на берег, чтобы узнать какие-нибудь новости. Шлюпка, находившаяся у корабля, увидев, что мы подаем знаки, подошла к нам и отвезла нас на корабль. Сердца наши бились от радости в надежде, что мы увидим принца, прибытия которого в Шотландию все так желали. По прибытии на корабль мы нашли на палубе большую палатку, поддерживаемую жердями, а под этой палаткой – вина и ликеры. Нас радушно принял маркиз Тюллибарден, которого некоторые из нас знали со времени первой экспедиции 1715 года.

Между тем как маркиз с нами разговаривал, Кланранальд исчез, ибо был позван, как мы догадывались, в комнату принца, где он оставался почти три часа. Мы уже не надеялись в этот вечер увидеть его высочество, как вдруг, спустя полчаса после возвращения к нам Кланранальда, видим: в палатку входит молодой человек приятной наружности, весь в черном платье, в рубашке без манжет и без манжетного воротника; самая рубашка была не очень чиста; воротник ее был застегнут серебряной запонкой; на голове у него был парик из белокурых волос; шляпа без галуна, с нитяной тесьмой, один конец которой был привязан к пуговице его платья; на ногах черные чулки и башмаки с медными пряжками. Как только я его увидел, сердце затрепетало у меня от предчувствия. Заметив это, одна духовная особа, по имени О'Бриан, тотчас же сказала нам, что этот молодой человек был англичанином духовного звания, которому давно хотелось увидеть горцев и поговорить с ними.

Когда этот молодой человек входил. О'Бриан, без сомнения для того, чтобы придать словам своим больше правдивости, сказал, чтобы никто из нас не вставал. Этот молодой человек духовного звания, войдя, никому не поклонился, да и мы сами кланялись ему только издалека. Случайно я был на ногах в ту минуту, когда он вошел. По случаю ли, или по симпатии, он прямо подошел ко мне, сел возле меня, потом вдруг встал и заставил меня сесть возле него на каком-то ящике. Тогда, считая его чужестранцем или каким-нибудь простым духовным лицом, хотя в глубине души что-то продолжало мне нашептывать, что это был кто-нибудь позначительнее, нежели как о нем говорили, я начал с ним разговаривать с такой фамильярностью, с какой бы мне совсем и не следовало. Первым его вопросом ко мне было: не озяб ли я в своем горском наряде? Я отвечал ему, что так привык к моему наряду, что, конечно, озяб бы, если бы переменил его на другой, даже более теплый. Он смеялся от души, услышав этот ответ, и стал меня расспрашивать, что я делаю, когда захочу лечь спать в этом платье. Я объяснил ему, но он мне заметил, что, закутавшись совершенно в свой плащ, я не был бы готов к защите в случае нечаянного нападения. Тогда я отвечал ему, что в случае личной опасности или в случае войны мы другим образом распоряжаемся своим плащом – так что горец в один прыжок может оказаться на ногах с обнаженной шпагой в одной и с заряженным пистолетом в другой руке, не встречая ни малейшего затруднения от своего платья. Потом он предлагал мне много других подобных вопросов, наконец, весело встав, спросил стакан вина. О'Бриан сказал мне на ухо, чтобы я ответил тем же этому чужестранцу, но не пил бы за его здоровье. Это утвердило меня в моих догадках. Тогда, взяв стакан вина, он выпил за наше здоровье и через несколько минут удалился».