Людская единица

Волька вернулся в свою комнатку, позавтракал, потом начал рыться в книгах Дождевого, что лежали на подоконнике. Ему хотелось прочесть что-нибудь интересное, чтобы ни о чем другом не думать. Но книги все попадались скучные – какая-то «Венера в мехах», «Жизнь святого Сергия Радонежского», «Как избавиться от застенчивости. Советы врача-психолога», «Есть ли бог?» Эту книгу, где насчет бога, Волька начал было читать.

Она была уже советского издания, и на обложке ее художник изобразил икону – и сам же зачеркнул двумя красными линиями. В книжке доказывалось, что хоть кит большой, но горло у него маленькое и пророка Иону проглотить он не мог. Поэтому бога нет. Но Волька-то знал, почему нет бога. Если б он был, то он не дал бы умереть Волькиному отцу. Ни черта этот бог не сделал, и теперь Волька совсем один на свете. А коня Яську отведут на живодерню, будут там мучить, а потом убьют.

Волька взял кусок хлеба, пошел в кладовушку, открыл шкафчик с ядом. Он достал фарфоровую банку и высыпал из нее на хлеб горочку кристаллического порошка. Вернувшись в комнату, он накрыл этот кусок хлеба вторым куском, который посыпал желтым сахарным песком. Сунув отравленный хлеб в карман своего френчика, он отправился на конюшню.

– Ты что смурной такой? Или захворал? – спросил его Бырей.

– Не выспался, – ответил Волька.

– А у меня, видишь, пять человек коней убыло. Спозаранку забрали. Скоро и мне сматываться пора.

В стойлах теперь стояло пять коней, считая и Яську.

Волька подошел к Яське, и конь внимательно посмотрел на него.

– Пойду на фурсклад схожу, – сказал Бырей. – Ты тут побудь пока.

Когда Бырей ушел, Волька вынул из кармана хлеб.

Теперь надо было дать его Яське. Но сделать это было страшно. «Надо это не просто как-нибудь сделать, а надо по-особенному, – подумал Волька. – Наверно, это с молитвой надо делать, тогда будет правильно. Хоть бога и нет, но дело тут не в боге, а в Яське, – надо, чтобы он с почетом умер, вроде как человек». И Волька быстро сочинил молитву и протянул хлеб коню.

– Во имя отца и сына, Яська, прими стрихнина! – вот какую самодельную молитву прошептал он, поднося хлеб к морде коня.

Но Яська, который так любил хлеб с сахарным песком, на этот раз не захотел его есть. Он понюхал Волькино подношение и отрицательно покачал головой.

Волька не выдержал, его всего затрясло, и он выбежал во двор. По пути он бросил отравленный хлеб в сточную канаву возле стены конюшни – и побежал дальше. Ему хотелось быть там, где никто его не увидит.

Он прибежал на дальний двор, где всегда было безлюдно. По одну сторону двора тянулась глухая кирпичпая ограда, по другую – стена казарменной бани. В этом закоулке росло несколько берез, стояли штабеля дров и много было увядающей сорной травы и лопухов. Волька лег лицом в траву между старыми осклизлыми поленницами, от которых пахло грибами, и начал плакать. Прежде он иногда плакал от злости, или от боли, или чтобы разжалобить старших, а теперь впервые в жизни он плакал сам от себя и сам для себя. И чем больше он плакал, тем легче ему становилось. Потом он встал, и со спины его слетело несколько желтых березовых листиков – они успели упасть на него, пока он лежал. Затем он утер слезы и пошел в лазарет.

Фельдшер Дождевой недавно вернулся с толкучки.

Он купил в этот день три книги: «50 блюд из картофеля. Вкусно, экономично, питательно», «Пол и характер» Отто Вейнингера и сборник стихов поэтессы Мирры Лохвицкой. Теперь он сидел на койке и раздумывал, с чего начинать.

– Что с тобой такое? – спросил он, взглянув на Вольку. – Глаза красные, вид болезненный. Надо смерить температуру. Или ты, может быть, чего-нибудь натворил?

Волька задумался. Ему не очень хотелось говорить о том, что произошло. Но врать он не привык. Не то чтобы он был таким уж правдивым – просто жизнь его складывалась так, что врать ему не нужно было: ложь или правду он говорил, это не имело значения ни для него, ни для окружающих. Поэтому он всегда говорил правду – это проще. И теперь он рассказал Дождевому всю правду, Дождевой не удивился и не рассердился. Он удивлялся тому, что написано в книгах, а все остальное его не трогало.

– А из какой банки ты взял? – спокойно спросил он. – Ну-ка идем, покажи.

Они пришли в кладовушку, и Вольна показал ему эту банку.

– Этим коня не отравишь, – сказал Дождевой. – Коня могло пронести после этого – и весь результат. И тут вообще ядов нет, я их уже неделю как по списку сдал.

Когда они вернулись в свою комнатку, Дождевой сел на койку и достал из тумбочки большую бутылку, маленькую бутылку, большой стакан и маленький стаканчик. Затем он выпил и сказал Вольке:

– Конь умнее тебя. Пока он жив, он хочет жить, и cоваться в это дело – грех. Ведь вот если человек при смерти, то все равно смерть торопить нельзя, хоть он и мучается. Потому что пока человек жив, он еще людcкая единица и у него есть надежда. А если он помер, тут он уже ноль и никакой надежды у него нет. Понял?

В эту ночь Вольке ничего не снилось. И когда он проснулся, то не думал уже о Яське.

Через день, в воскресенье, забежала в лазарет Ирка.