Людвиг Бёрне. Его жизнь и литературная деятельность

«Я с восторгом вспоминаю студенческие годы, проведенные в Галле. Молодость хороша для всех, где бы и как бы она ни проходила; но для студентов она – вдвое прекраснее. На одной и той же тропе они находят труд и веселье, и они освобождены от тяжелого выбора между удовольствием и работою в то время, как во всяком другом положении юноша слишком рано поставлен перед выбором Геркулеса. В Галле шла здоровая, полная движения, благотворная научная жизнь. Гёттинген был тогда тем, чем он был всегда, чем остается и до сих пор: приютом почтенного традиционного знания, аристократическим поместьем, богатым прекрасно устроенными, обеспеченными, неотчуждаемыми землями. В Галле же господствовал больше мещанский, промышленный труд, денежные обороты ума; знание и обучение быстро и весело переходили из уст в уста, из рук в руки. Мудрая и благодетельная заботливость прусского правительства образовала собрание профессоров, которое, не отвергая старых приобретений науки, сочувствовало всему новому. Вольф, громкая слава которого не превосходила его заслуг, знакомил нас близко с Анакреоном и надменными женихами Пенелопы. Шлейермахер читал теологию так, как преподавал бы ее Сократ, если бы он был христианином. В своих лекциях этики он рассматривал нравственную, научную и гражданскую жизнь людей. В его аудитории собиралась не только университетская молодежь, но и люди зрелых лет, всех сословий. В то же самое время он был университетским проповедником, и его слушатели становились тем набожнее, чем более вдумывались в его речи, потому что Шлейермахер плыл по морю веры, вооруженный компасом знания и держась рассчитанного, верного, несомненно точного направления. Рейль был одинаково замечателен как человек, как профессор медицины и как практик. Его фигура была благородна и внушала уважение, глаза его походили на глаза Фридриха Великого. В то время, когда он был окружен своими учениками, которые столько же любили его, сколько удивлялись ему, можно было легко вообразить себя в академии Афин. Он умел внушать своим больным и их родным непоколебимое доверие к себе, и неисцелимые теряли жизнь, но никогда не лишались надежды. Свои лекции по терапии и по глазным болезням он начинал и перемешивал стихами Шиллера и Гёте, и драгоценные плоды его исследований были скрыты под цветами. Тому, кто посещал только первые лекции семестров, могло показаться, что он слушает профессора нравственной философии или эстетики. Достигнув уже зрелых лет, когда знание может распространяться только в ширину, а не идет более в глубину и когда созревшие колосья духа опускают к земле свои тяжелые головы, сознавая необходимость этого закона природы, Рейль, в тесном кружке своих друзей и учеников, выражал наивное и трогательное опасение, что он может утратить молодость духа. Чтобы предохранить себя от этой опасности, он постоянно старался окружать себя порывистой молодежью и новыми книгами. Геркель усвоил ученье Кювье и внушал любовь к сравнительной анатомии и физиологии… Наконец, Стеффенс доводил до энтузиазма университетскую молодежь. Ученик Вернера, он был приглашен в Галле в качестве профессора минералогии; как ученик Шеллинга, он перенес туда и натурфилософию… Его речь была быстронесущимся потоком; слушатель увлекался за ним, без паруса, без руля и кормила, и только очутившись на берегу, начинал обсуждать слышанное…»

Живая наука, живое изложение, не пропитанные архивной пылью, не отдающие затхлостью и скукой наглухо закупоренного кабинета, но идущие рука об руку с жизнью, чутко прислушивающиеся к запросам этой жизни, – вот что восхищало Бёрне в тогдашнем состоянии университета Галле. Слушая таких профессоров, он чувствовал, что кровь быстрее и пламеннее течет по его жилам. В сущности, Бёрне был очень мало похож на того, кого принято называть образцовым студентом. Как видно из приведенного отрывка, медицина, его специальность, далеко не поглощала его. Он гораздо чаще посещал лекции по другим, более интересовавшим его предметам и, вместо того чтобы корпеть дома над зазубриванием учебников, предпочитал поучаться иным путем – внимательным присматриванием к окружающему, вдумчивым отношением к потрясавшим Европу событиям. Здесь, в Галле, у него впервые начинают слагаться те политические убеждения, которые он проводил в течение всей своей жизни. Уже и тогда слава и гений Наполеона не ослепляли его, как многих других; Бёрне видел в нем не освободителя, а властолюбивого деспота, – но в то же время он никогда не переносил свою ненависть к последнему на саму Францию и на все те великие идеи, какие шли оттуда.

Так прошли три года, «целый ряд майских месяцев!» Наконец лязг оружия нарушил и идиллическую тишину университетского города. Произошло сражение при Йене, явился Наполеон и разогнал весь университет. «Наполеон, – говорит Бёрне, – не боялся войск Европы, но он боялся ее духа – он знал его. Его страх был достоин героя».