Льюис Кэрролл

Дама Червей напекла кренделей
В летний погожий денек.
Валет Червей был всех умней
И семь кренделей уволок[119].

Известная песенка разворачивается в две блистательные главы, в которых действуют и другие персонажи сказки, а сам Валет играет весьма скромную роль.

В Зазеркалье этих героев, проникнувших сюда из фольклора, гораздо больше и им принадлежат центральные роли: это и Лев с Единорогом («Вел за корону смертный бой / Со Львом Единорог…»), и Траляля и Труляля («Раз Траляля и Труляля / Задумали сражаться…»). Коротенькие сюжеты народных песенок Кэрролл разворачивает в яркие панно с разработанными характерами, ситуациями и фоном, и скромные герои народных песенок становятся под его пером философами, воинами и шутниками. Старые сюжеты получают новое, неожиданное и глубокое звучание.

Особое место в сказке занимает еще один из фольклорных героев — Шалтай-Болтай:

Шалтай-Болтай сидел на стене,
Шалтай-Болтай свалился во сне.
Вся королевская конница, вся королевская рать
Не может Шалтая, не может Болтая,
Шалтая-Болтая, Болтая-Шалтая, Шалтая-Болтая собрать!

Эта простая народная песенка-загадка[120] известна буквально всем, как в Англии, так и — благодаря переводу С. Я. Маршака — в России. Но под пером Кэрролла ее герой становится в «Зазеркалье» чуть ли не философом и лингвистом.

Вот он говорит Алисе: «Когда я беру слово, оно означает то, что я хочу, не больше и не меньше». Алиса возражает: «Вопрос в том, подчинится ли оно вам». — «Вопрос в том, кто из нас здесь хозяин», — заявляет Шалтай-Болтай. В этом остроумном споре затронута, как отмечает Мартин Гарднер, важнейшая философская проблема, над которой бились философы начиная со Средневековья. Он пишет в комментариях к сказке: «Льюис Кэрролл полностью сознавал глубину диковинных рассуждений Шалтая-Болтая по вопросам семантики. Шалтай-Болтай становится на точку зрения, известную в Средние века как номинализм, согласно которой общие имена не относятся к объективным сущностям, а являются чисто словесными знаками. Эту точку зрения искусно защищал Уильям Оккам (XIV век). В настоящее время ее придерживаются почти все логические эмпирики».

Более развернутое толкование этого и других высказываний Шалтая-Болтая дает английский философ Питер Хит в книге «Алиса глазами философа» (The Philosopher’s Alice).

В статье «Подмостки сцены и дух пиетета» Кэрролл формулирует ту же мысль, раздвигая ее рамки: «…ни одно слово не имеет полностью закрепленного за ним значения; слово означает то, что подразумевает под ним говорящий, и то, что понимает под ним слушающий, и это всё». Подробнее Кэрролл пишет об этом в своей книге «Символическая логика», которая вышла в 1896 году, менее чем за два года до его смерти:

«Авторы и издатели учебников по логике, ступающие по проторенной колее, — я буду величать их титулом „логики“ (надеюсь, не оскорбительным), — испытывают в этом вопросе неуместную робость. Затаив дыхание, говорят они о Связке в Суждении, словно Связка — живое сознательное Существо, способное самостоятельно возвестить, какое желание оно хотело бы иметь, тогда как нам, беднякам, остается лишь узнать, в чем состоит монаршая воля, и подчиниться ей. Вопреки этому мнению, я утверждаю, что любой человек, пожелавший написать книгу, вправе придать любое значение любому слову или любой фразе, которыми он намерен пользоваться. Если в начале фразы автор говорит: „Под словом черное я буду всегда понимать белое, не оговариваясь специально каждый раз, а под белым — черное“, — то я с кротостью подчинюсь его решению, сколь бы безрассудным оно мне ни казалось».