Льюис Кэрролл

«В Лондоне можно увидеть массу в таком размере и при такой обстановке, в какой вы нигде в свете ее наяву не увидите. Говорили мне, например, что ночью по субботам полмиллиона работников и работниц, с их детьми, разливаются, как море по всему городу, наиболее группируясь в иных кварталах, и всю ночь до пяти часов празднуют шабаш, то есть наедаются и напиваются, как скоты, за всю неделю. Всё это несет свои еженедельные экономии, всё заработанное тяжким трудом и проклятием. В мясных и съестных лавках толстейшими пучками горит газ, ярко освещая улицы. Точно бал устраивается для этих белых негров. Народ толпится в отворенных тавернах и в улицах. Тут же едят и пьют. Пивные лавки разубраны, как дворцы. Всё пьяно, но без веселья, а мрачно, тяжело, и всё как-то странно молчаливо. Только иногда ругательства и кровавые потасовки нарушают эту подозрительную и грустно действующую на вас молчаливость. Всё это поскорей торопится напиться до потери сознания… Жены не отстают от мужей и напиваются вместе с мужьями; дети бегают и ползают между ними. В такую ночь, во втором часу, я заблудился однажды и долго таскался по улицам среди неисчислимой толпы этого мрачного народа, расспрашивая почти знаками дорогу, потому что по-английски я не знаю ни слова. Я добился дороги, но впечатление того, что я видел, мучило меня дня три после этого. Народ везде народ, но тут всё было так колоссально, так ярко, что вы как бы ощупали то, что до сих пор только воображали. <…> В Гай-маркете я заметил матерей, которые приводят на промысел своих малолетних дочерей».

Разумеется, Кэрролл не читал Достоевского, но во время своих долгих прогулок по Лондону он не мог не заметить этих контрастов. Он видел собственными глазами нищих и бездомных, проституток, толпившихся у гостиниц, где он не раз останавливался, осаждавших прохожих и предлагавших своих малолетних детей. Хотя он нигде не писал об этом, из потаенных документов, о которых не знали даже его близкие (о них будет рассказано позже), становится ясно, что он принимал всё это близко к сердцу.

Возможно, он также читал статьи и книги талантливого писателя и журналиста Джеймса Гринвуда (Greenwood), автора повести «Подлинная история маленького оборвыша» (1866). Он был одним из двенадцати детей мелкого служащего. В ранней юности Джеймс и два его брата работали наборщиками; старший брат умер от профессиональной болезни — туберкулеза. Джеймсу и его младшему брату Фредерику удалось «выбиться в люди»: первый стал журналистом и писателем, второй со временем занял пост редактора влиятельной газеты «Пэлл-Мэлл». Очерки Джеймса Гринвуда посвящены жизни лондонской бедноты и поражают правдивостью и беспощадностью описаний. Одевшись в простое платье, а иногда и в лохмотья, в дырявых башмаках, Гринвуд мерз на улицах под пронзительным ветром и дождем, чтобы вместе с сотнями других бездомных получить доступ в вонючую ночлежку. Он посещал тюрьмы и больницы, рынки и трущобы, изучал жизнь мусорщиков, мелких торговцев, беспризорных детей, нищих проникая порой в воровские притоны. Его очерки, несмотря на попытки редакторов смягчить описанные в них картины бедствий, производили ошеломляющее впечатление. В 1869 году вышла его книга «Семь язв Лондона» — о детской беспризорности, нищете, бродяжничестве, алкоголизме, уголовных преступлениях, притонах, болезнях…