Льюис Кэрролл. Очерк жизни и творчества

В „Алисе“ участвуют герои старинных детских стишков и песенок, которые Кэрролл, так же, как и многие поколения англичан до него, знали с детства. А вводное четверостишие о Даме Бубен, варившей бульон, служит основой для сцены суда, одной из самых блестящих сцен в мировой литературе.

О каждом из этих образов можно было бы исписать тома. Например, соперничество между Львом и Единорогом продолжалось многие века: Лев был изображен на старинном гербе Англии, а Единорог — Шотландии. В начале XVII века, после объединения Англии с Шотландией, оба зверя появляются в королевском гербе.

Есть в „Алисе“ и множество пародий на стихи, давно забытые. Кто сейчас помнит, например, стихотворение Томаса Гуда „Сон Юджина Арама“? А между тем „Морж и Плотник“ воспроизводит стиль и размер этого стихотворения. Юджина Арама никто не знает сейчас даже в Англии, а Морж и Плотник известны всему миру — в частности, благодаря „Королям и капусте“ О’Генри: они появляются и в начале, и в конце романа.

* * *

Льюис Кэрролл пользуется славой короля бессмыслицы. Он ее заслужил. „Он не только учил детей стоять на голове, — писал о Кэрролле Честертон. — Он учил ученых стоять на голове“. Но было бы неправильно представить себе бессмыслицу как полный хаос и авторский произвол. Вот почему Честертон прибавляет: „Какая же это была голова, если на ней можно было так стоять!“ В абсурде Кэрролла строгая, почти математическая система. „Едят ли кошки мошек?: Едят ли мошки кошек?“ — твердит сонная Алиса, меняя действующих лиц местами. „Вот судья“, — размышляет она в сцене суда, переворачивая причину и следствие. — „Раз в парике, значит судья“. (Судьи в Англии во время судебных заседаний появляются в мантиях и париках.) В той же сцене дрожащий от страха Шляпных Дел Мастер откусывает вместо бутерброда кусок чашки, которую он держит в другой руке. Словом, „задом наперед, совсем наоборот“, как сказал бы по этому поводу Траляля. Принцип этот подчеркивают наставления, которые дают Алисе участники Безумного Чаепития. „Я говорю, что думаю, — заявляет Алиса, — и думаю, что говорю“. — „Это совсем не одно и то же, — поправляют они ее. — Ведь не все равно, как сказать: „Я вижу то, что ем“, или „Я ем то, что вижу“, а Соня добавляет: „Так ты еще скажешь, будто „Я дышу, когда сплю“, и „Я сплю, когда дышу“, — одно и то же!“ Вся вторая книга построена по принципу перевернутого, зеркального отражения. И не случайно символом Зеркалья служит Кэрроллу расположение шахматных фигур на поле.

Льюис Кэрролл соединяет несоединимое и с такой же легкостью разъединяет неразрывное. „Прощайте, ноги!“ — говорит Алиса стремительно убегающим от нее ногам. И принимается строить планы, как она будет посылать им подарки к рождеству. Чеширский Кот обладает чудесной способностью медленно и частями исчезать (медленное исчезновение — разве это понятие не соединяет в себе несоединимое?). Все мы знаем котов без улыбки, но вот Кэрролл знает еще и улыбку без кота! Знаменитая улыбка Чеширского Кота одиноко парит в воздухе как символ иронии и отрицания бессмысленного мира, по которому странствует Алиса.

Кэрролл разрывает привычные сочетания слов рычагом формальной логики. „Когда тебе дурно, всегда ешь занозы, — советует Алисе Король. — Лучше средства не сыщешь!“ Алиса удивлена. „Можно брызнуть холодной водой иди дать понюхать нашатырю. Это гораздо приятнее, чем занозы!“ — говорит она. „Знаю, знаю, — отвечает Король. — Но я сказал: „Лучше средства не придумаешь!“ Лучше, а не приятнее“.

Книга Кэрролла насквозь пародийна. Пародируются не только нравоучительные стихи, но и школьная премудрость, я скучная мораль здравого смысла. Лондон становится столицей, Парижа, антиподы превращаются в антипатии, даже таблица умножения выходит из-под власти. В сцене суда пародируются судебные и газетные штампы, в Беге по кругу- парламентские разногласия и споры.

Что бы ни имел в виду Кэрролл, когда писал эту книгу, образы его получили независимое существование. Об „Алисе“ написано огромное количество работ. Аллегории Кэрролла получали в них самое различное толкование: политическое, психологическое, психоаналитическое, богословское, логическое, математическое, физическое, филологическое. Вероятно, на это есть свои основания. Даже если Кэрролл не думал обо всех этих сложных материях, когда писал свою книгу, в ней ее могла не отразиться сложная внутренняя жизнь ученого и поэта.

Многие считают, что написанное спустя несколько лет продолжение уступает первой книге. По-моему, это не так. „Сквозь Зеркало“ не только естественнее и живее „Страны Чудес“. Эта книга по-настоящему лирична и тепла. Впервые за все время своих скитаний Алиса встречает здесь существо, проявившее к ней доброту. Это Белый Рыцарь с такими же, как у Кэрролла, добрыми голубыми глазами, с такой же взлохмаченной шевелюрой, с такой же страстью к изобретениям. Белый Рыцарь — это грустная пародия на самого себя.

Льюис Кэрролл начал с рассказа, понятного узкому кругу близких людей. Постепенно расширяя его, он создал книгу, которая вот уже столетие волнует человечество.