Льюис Кэрролл. Очерк жизни и творчества

«Моя дорогая Энни!

Это, действительно, ужасно! Ты даже представить себе не можешь, сколь велико мое горе. Пришлось мне раскрыть зонтик, чтобы слезы, ручьями текущие из моих глаз, не залили это письмо. Ты пришла вчера фотографироваться? И очень рассердилась? Почему же меня не было? Вот как это случилось. Вчера я и Бибкинс — мой дорогой друг Бибкинс! — отправились на прогулку. Мы вышли из Оксфорда и отшагали много миль — пятьдесят, нет! миль сто, по меньшей мере. Мы шли по полю, на котором паслись овцы, и вдруг в голову мне пришла одна мысль. „Добкине, — спросил я взволнованно, — который теперь час?” „Три”,— ответил Физкинс, несколько удивленный моим тоном. По щекам у меня побежали слезы. „Это тот самый ЧАС!” — закричал я. „Скажи мне, Гопкинс, умоляю тебя, какой сегодня день?” „Понедельник, конечно”,— ответил Лапкине. „Это тот самый ДЕНЬ”,— завопил я, стеня и рыдая. Овцы окружили меня и терлись своими теплыми, любящими носами о мой холодный нос. „Мопкинс, — сказал я, — ты мой самый старый и верный друг! Скажи мне правду, Напкинс, умоляю тебя. Какой сейчас год?” „Гм… по-моему, 1867”,— отвечал Пипкине. „Это тот самый ГОД”,— закричал я так громко, что Тошщнс упал без чувств. Все было кончено. Домой меня везли в тачке. Осколки моего сердца лежали на дне, а верный Вопкинс шел рядом и держал меня за руку.

Когда я немного поправлюсь от перенесенного удара и поживу несколько месяцев на море, я зайду к тебе и мы договоримся о другом дне для фотографирования. Сейчас я слишком слаб и не могу даже писать сам. Это письмо пишет под мою диктовку Запкинс.

Твой несчастный друг Льюис Кэрролл»[88].