Люйши чуньцю (Весны и осени господина Люя)

Чэн-ван как-то сидел, отдыхая, с Таншу Юем. Сорвал лист платана и, как будто это был скипетр [владетельного князя], вручил его Таншу Юю со словами: «Жалую тебя этим!» Таншу Юй обрадовался и поведал о своем назначении Чжоу-гуну. Чжоу-гун справился о событии у самого: «Верно ли, что Вы пожаловали Юя во владетельные князья?» Чэн-ван сказал: «Да это я, единственный, посмеялся над Юем». Тогда Чжоу-гун сказал: «Ваш слуга слышал, что сын неба ничего не говорит просто так. То, что говорит сын неба, записывает хронограф-ши, воспевает мастер, обсуждает муж-ши». Вследствие этого Таншу Юю [действительно] был пожалован удел в Цзинь.

Чжоу-гун Дань, можно сказать, умел распорядиться речью: одной фразой наставил Чэн-вана, чтобы тот внимательнее относился к собственным словам, показал всем любовь Чэн-вана к младшему брату, да к тому же еще способствовал укреплению [авторитета] царского дома.

Чуский Чжуан-ван царствовал уже три года, никого не слушая и оставаясь предельно скрытным. Чэн-гун Цзя приблизился к нему с увещеваниями. Царь тогда сказал: «Вы же знаете, что я удалил всех увещевателей, к чему же вам это?» Тот сказал: «Ваш слуга не смеет выступать с увещеваньями, он лишь желал бы обсудить кое-что с властителем правителей». Царь сказал: «Почему бы не оставить все это мне, несчастному?» Но тот все же заговорил: «Некая птица остановилась в одном южном граде и вот уже три года никуда не летает, не двигается и не поет — что это за птица?» В ответ на это царь сказал: «Эта птица, которая остановилась в южном граде, не двигающаяся, в течение трех лет укрепляется в своем намерении. Она не летает, чтобы отрастить маховые перья, и не поет, чтобы понаблюдать за настроениями народа. И хотя она сейчас не летает, взлетев, она сразу поднимется до самого неба; и хотя она сейчас не поет, голос ее напугает многих, когда она запоет. Вы, Цзя, ступайте себе. Мне, несчастному, все об этом известно и без вас». На другой день при аудиенции было принято на службу пять новых человек, а десять уволено: подданные все были рады этому перемещению, чины царства Чу приветствовали эти меры. Поэтому в «Песнях» говорится:

Зачем же в поход не сбирается рать,
Иль, может быть, помощи надобно ждать?
Так долго зачем не выходит она?
О, верно, тому быть причина должна!

Кажется, это сказано о Чжуан-ване, не так ли? Парабола Чэн-гун Цзя была совершеннее, чем речь Тайцзая Пи. Однако несовершенную речь Тайцзая Пи послушал царь Фучай, что и привело царство У к полному краху, а цветистую речь Чэн-гуна Цзя чуский ван высмеял, и царство его стало ба-гегемоном. Циский Хуань-гун совещался с Гуань Чжуном относительно нападения на город Ин. План еще не был готов, когда о нем уже разнесся слух по стране. Весьма удивленный этим обстоятельством, Хуань-гун сказал: «Мы с Вами, второй отец Чжун, предполагали нападение на Ин, но об этом заговорили в стране, когда даже план еще не готов. В чем дело?» Гуань Чжун на это сказал: «О! В городе, конечно же, появился мудрец!» Хуань-гун сказал: «Отлично! Те, кто состоял ранее на службе, в основном держали нос по ветру и слушали, что говорят высшие, а разве это — то, что нам нужно?» И он повелел провести переаттестацию с последующим перемещением не прошедших проверки. Через некоторое время на конкурс явился Дунго Я. Гуань Чжун сказал: «Вот тот, кто нам нужен!» И он повелел тем, кто ведал гостями-бинькэ, продвинуть его в ранге, а затем установить на должность сообразно полученному рангу. Затем Гуань-цзы спросил у него: «Это вы толковали частным образом о походе на Ин?» Тот ответил: «Да, так». Гуань Чжун тогда осведомился: «Но ведь мы не говорили официально о походе на Ин, каким же образом вам стало об этом известно?» Тот сказал: «Я слышал, что благородный муж силен в замыслах, а подлые людишки — в их разгадывании. Я это подсмотрел и узнал». Гуань Чжун сказал: «Но я все же не говорил о походе на Ин, как же вы узнали об этом?» Тот сказал: «Я слышал, что у благородного бывает три выражения в осанке: «открытая радость» — это когда вид, как у слушающего колокола и барабаны; «высокое спокойствие» — это когда вид, как у облаченного и подпоясанного по траурному обычаю; и «полная собранность» — это когда вид, как у воина перед схваткой с оружием наготове. Я тут недавно наблюдал за вами, когда вы были на террасе дворца, и вид у вас был «полная собранность», как у воина перед схваткой. И губы у вас были сложены как для произнесения чего-нибудь типа «ин», а отнюдь не чего-нибудь типа «ан». А когда вы подняли руку и указали куда-то вдаль — то направление было в сторону Ин. Тогда ваш слуга стал размышлять, кто из чжухоу непокорен, и, кроме инцев, ничего не мог придумать. Поэтому я и говорил с людьми об этом».