Люйши чуньцю (Весны и осени господина Люя)

Гунсунь Лун убеждал яньского Чжао-вана, чтобы тот принял идею разоружения. Чжао-ван сказал на это: «Отлично! Мне, несчастному, хотелось бы разработать с вами такой план». Гунсунь Лун тогда сказал: «Мне только кажется, простите, что вы, великий государь, этого не сделаете». «Отчего же?» — спросил Чжао-ван. Гунсунь Лун сказал: «В свое время, когда великий ван вознамерился сокрушить Ци, он собрал мужей по всей Поднебесной. Тогда достаточно было желания сокрушить Ци, чтобы получить место у великого вана; достаточно было знания географии-рельефа царства Ци, его важнейших укреплений и обстановки внутри правящего слоя, чтобы великий ван принял на службу. Но если даже при наличии таких знаний отсутствовало желание разгромить Ци, вы, великий ван, были как будто не склонны таких кормить. Из этого можно сделать вывод, что определяющим критерием оценки для вас было стремление сокрушить Ци — это в ваших глазах было высшей заслугой. И вот ныне вы, великий ван, говорите: «Искренне стремлюсь к разоружению». А среди мужей из чжухоу, которые состоят при собственном дворе великого вана и пользуются наибольшим расположением, сплошь бравые вояки. Исходя из этих фактов, я и полагаю, что вы, великий ван, на это не пойдете». Ван ничего не ответил.

Сыма Си поставил перед Чжуншань-ваном в затруднительное положение одного моиста, рассуждая на тему о ненаступательности в таких словах: «Искусство, которым занимается преждерожденный, это [искусство] ненаступательности?» Моистский мастер сказал: «Это так». «А если, к примеру, наш [чжуншаньский] ван поднимет войска и пойдет в наступательный поход на Янь, вы, преждерожденный, тогда осудите нашего вана?» Моист-воин ответил: «Если такое случится, вы, сянго-министр, будете считать это правильным?»

«Да!» — ответил Сыма Си. Тогда моист-полководец сказал: «А если, к примеру, Чжао поднимет войска и пойдет в наступление на Чжуншань? И это вы, министр, сочтете правильным?» Сыма Си нечего было сказать.

Лу Юэ обратился к Чжоу-бо со словами: «Вы, господин, не должны любить Чжао, тогда Поднебесная сумеет объединиться в союз «цзун»». Чжоу-бо сказал: «Я очень хочу, чтобы в Поднебесной утвердился союз «цзун», но если это случится, от этого выиграет царство Цинь». В ответ на это Лу Юэ спросил: «Значит ли это, что вы, господин, желаете выгоды для Цинь?» Чжоу-бо сказал: «Да, желаю этого». Лу Юэ сказал: «Если вы, господин, этого хотите, то отчего же не вступаете с этой целью в союз по вертикали (цзун)?»

Правитель Вэй повелел Мэн Аню передать циньскому вану в дар земли Цзян, Фэн и Аньи. Тот, обрадованный, велел Ци Цзя просить у вэйского правителя для Мэн Аня места сыту — наблюдателя за землями. Вэй-ван был этим недоволен и ответил Ци Цзя в следующих выражениях: «Ань — подданный у меня, несчастного. И чем его, я бы лучше назначил какого-нибудь простого мужика на эту должность. Надеюсь, что великий ван передумает и рекомендует для этого кого-нибудь другого». Когда Ци Цзя вышел, ему повстречался при дворе Мэн Ань, который его спросил: «Как ваше дело, господин?» Ци Цзя ответил: «Как же вы презираемы вашим властителем! Ваш властитель [мне ] заявил, «что лучше он назначит на пост сыту какого-нибудь простого мужика, нежели вас». Когда Мэн Ань увиделся затем с правителем, он спросил: «О чем говорил циньский гость?» Ван сказал: «Он требовал, чтобы я вас назначил на должность сыту». «И что же вы сказали в ответ?» — спросил Мэн Ань. Ван сказал: «Лучше уж какого-нибудь простого мужика из пленных, чем Аня». Мэн Ань сказал с глубоким вздохом: «Ван с такой лояльностью служит Цинь. Отчего же у вана возникли сомнения, когда циньцы отнеслись с уважением к вашему подданному? Если бы грамоты о передаче Цзян, Фэн и Аньи были отправлены в Цинь с буйволом, то они, вероятно, наградили бы и буйвола. Хотя я, Ань, и ничтожен в добродетели, но не хуже же я в самом деле буйвола! А вы, государь, к тому же, когда наставляли в грамоте ваших трех губернаторов, говорили обо мне в указе, чтобы они «смотрели на Аня как на вас самого». Из этого было ясно, что я для вас важное лицо. Когда уже при следующем указе оказывается, что я вовсе не важное лицо в ваших глазах, не вышло бы, что при следующем вашем поручении я не смогу с ним справиться, будь я и семи пядей во лбу?» Поразмышляв над этим три дня, Вэй-ван послушал Ци Цзя.

Когда властитель награждает своего крупного чиновника, это ему прибавляет вес. Нынче вот, даже если отрезать взамен часть царства, чтобы приобрести взамен большого чиновника, — кому его отдашь, этот надел?

Мудрый чиновник — это то, на что надеются люди. Мэн Ань позволил циньцам обрести то, что они желали, вот и циньцы решили помочь ему обрести то, что ему хотелось. Если упрекать за награду, то, кажется, уже больше и не найдется, за что не упрекать! Вэй, мощное государство, и то не могло позволить себе обвинять невиновных, а уж слабое царство тем более! Вэй-ван поступил расчетливо, когда, назначая Мэн Аня на должность сыту, снимал с него мнимую вину за то, что тот, подобно буйволу, выполнял его волю.