Люйши чуньцю (Весны и осени господина Люя)

Синь Куань предстал перед луским Му-гуном и сказал: «Вашему слуге отныне стало ясно навсегда, что наш прежний властитель Чжоу-гун уступает Тайгун Вану в понимании природы наделения подданных землей. В свое время Тайгун Ван получил во владение Инцю, а это ведь сплошь морские лиманы, горные пики да пропасти, и именно по этой причине его земельное владение все время расширялось, и его сыновья и внуки становились все более благополучны. Наш же властитель Чжоу-гун получил надел в Лу, а здесь ни горных лесов, ни грозных ущелий, так что чжухоу могут нападать со всех четырех сторон, и по этой причине наши земли все больше сокращались, и сыновья и внуки постоянно беднели». Когда Синь Куань вышел, вошел с докладом Наньгун Ко. Гун ему сказал: «Похоже, правду говорят, что «ныне времена куаней, а не чжоу-гунов»». Наньгун Ко на это сказал: «Куань еще молод, в этом ничего не смыслит. Ну неужели вы не слышали, что произнес Чэн-ван, когда основывал город Чэнчжоу? Его слова были таковы: «Я единственный ныне поселяюсь в Чэнчжоу, так чтобы, если я, единственный, буду благ, это легко было увидеть своими глазами, а если плох, то легко было бы меня за это осудить. Поэтому и говорится: «Что умелый приобретет, то неумелый теряет — таков моральный закон с самой древности». Неужели порядочный человек станет желать, чтобы его дети и внуки, отгородившись от мира стеной лесов и гор, могли спокойно чинить беззаконие? Мелкий человек этот Куань! Попробуйте посадить ласточку на место лебедя или феникса — ничего не получится. Все что ей нужно — так это какая-нибудь трещина в черепице или обвалившийся угол крыши, чтобы свить гнездо. Что она может понимать в устремлениях того, кто, взлетев, разом покрывает тысячу ли; как понять все это тому, кто не обладает внутренней силой и слаб в исполнении внутреннего закона — ему ведь не добраться и до околицы. Глупый и мелкий люд всегда таков в рассуждениях о порядочных людях. Поэтому и клевещет, и злословит. Разве не жалость, что это так?!»

Жун И, покинув Ци, направился в Лу. Время было холодное, а городские ворота, когда они с учеником достигли их, были уже заперты. Пришлось ночевать под воротами. Ночью Жун И совсем озяб и сказал своему ученику: «Если отдашь мне свою одежду, может быть, я останусь в живых; если отдам тебе я — то останешься в живых ты. Я — муж государственный, моя жизнь нужна стране, так что мне умирать негоже. А ты сошка мелкая, и смерть твоя — дело невеликое. Так что лучше бы ты отдал мне свою одежду». Ученик сказал: «С какой стати нечестный человек станет отдавать свою одежду государственному мужу?» Тяжело вздохнув, Жун И произнес: «Увы! Правда в мире не будет утверждена из-за моей смерти». Он снял одежду и отдал ее своему ученику, а сам в полночь умер. Ученик же его остался в живых. Что касается Жун И, то сумел бы он утвердить единство в людях своего поколения или нет — об этом знать ничего нельзя, однако его стремление принести пользу людям не может быть поставлено под сомнение. Он постиг в своем рассудке разницу между жэнь и ай, любовью общечеловеческой и частной, и поэтому смог продемонстрировать свою моральную правду перед лицом неминуемой гибели. Он знал, что именно разделяет жизнь и смерть и что есть искренняя сердечная любовь и подлинное человеколюбие.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ Знание различий / Чжи фэнь

То, что мы называем пониманием для мужа государственного, есть понимание того, где грань между жизнью и смертью. Постижение того, где грань между жизнью и смертью, дает то, что после этого уже невозможно смешение блага и вреда, существования и гибели. Поэтому Янь-цзы, хотя и был принужден к союзу с Цуй Шу, не изменил своему внутреннему долгу. Цзи-цзы из Яньлина усцы хотели сделать своим царем, но он отказался. Суньшу Ао трижды приходилось становиться главным советником, но его это не радовало; ему также трижды приходилось покидать этот пост, но он ни разу не опечалился — у всех них было это понимание. А когда оно достигнуто, вещи-события уже не в состоянии привести такого в заблуждение.