Люк и Фек. Мир и Война

XXXVIII

На картине благодать:
Небо, херувимы,
В облаках святая мать
С Боженькою-сыном.
На другой в дождь и грозу
Девочка в опорках
Тащит братца-егозу
Сзади на закорках.
Было шесть картин внутри,
Свертки и коробки,
Граммофон, ковер и три
Книг каких-то стопки.
В клетке попугай, пострел,
С ярко-желтой грудкой
Чуть нахохлившись, смотрел
На собачью будку.

XXXIX

Довелось когда-то ей
В Омске быть у брата
Тройку или пару дней.
Он служил богатым.
В это время господа
За границей жили.
Целый день они тогда
По дому бродили.
Вещи, что привез Егор,
Видела в том доме.
Жили краски и ковер
В памяти-альбоме.

XL

Подарил ей для зимы
Шубу, шаль, ботинки
И с едою из корчмы
Полные корзинки.
Окорок в желе застыл.
Сыр, икра, колбасы.
Аппетитный запах плыл
От съестных припасов.
Мать топила в бане печь
Хоть была в тревоге.
Пусть сынок с усталых плеч
Смоет грязь дороги.

XLI

Сын зашел с вещами в дом,
Огляделся зорко,
Знал у матери закон —
Осенью уборка.
И сейчас все прибрала,
Стены, пол помыла.
Выскребла их до бела,
Печку побелила.
На стене наметил он
Всем картинам место,
Клетку внес и граммофон.
В доме стало тесно.

XLII

Вымывшись Егор надел
Вдруг халат бухарский,
Будто бы всегда без дел
Жил себе по-барски.
Пообедали, потом
Он в коробках рылся
И внезапно граммофон
Звуками залился.
Женский голос шелестя
Пел про счастье, горе,
Про красавицу-дитя,
Брошенную в море.
У Натальи на глазах
Слезы заблестели,
Ни словечка не сказав,
Стала стлать постели.

XLIII

На другой день как всегда
Праздник был престольный.
Богачи и беднота
Тешились застольем.
К полудню Егор решил
Лихо прокатиться,
Блеском золота спешил
Удивить девицу.
Он уехал, кони вскачь
Экипаж умчали.
А Наталья, ну хоть плачь,
Вся в тоске, печали.

XLIV

День прошел, настала ночь.
Ожидая сына,
Трудно было превозмочь
Матери кручину.
А под утро будто стон
Услыхала тихий.
Подсказало сердце: «Он» —
В чувств неразберихе.
Вышла. Только рассвело.
К дому по дороге
Что-то медленно ползло.
Подкосились ноги.

XLV

И, схватившись за забор,
Чтобы сил набраться,
Крикнула: «Сейчас, Егор,
Помогу подняться.»
К сыну подошла, едва
Плечи обхватила
И откуда-то взяла
Сдвинуть с места силы.
В дом втащила молодца,
Свет зажгла. О Боже!
Не смогла узнать лица:
Раны, кровь на коже.
Сразу поняла, не пьян.
Вышла драка видно,
Знала, сын был не буян.
Стало ей обидно.

XLVI

Смыла все и кровь, и грязь,
Заварила травы,
Заживляющую мазь
Нанесла на раны.
Начала их бинтовать,
Напоила чаем,
Уложила на кровать
Как сама не чая.
Сын во сне то вдруг стонал,
Видимо от боли,
То бессвязно бормотал
О каком-то горе.

XLVII