«Люксембург» и другие русские истории

Попытки кому-нибудь заплатить напрасны. Никто не спросил, как когда-то отца – «Милок, ты сдурел?» (на предложение взять денег за выпитое на жаре молоко), просто сказали:

– Вы человек известный. – Был бы артист, спортсмен, может быть, даже бандит, тоже бы помогли.

Уже на выходе – старый знакомый матери, беженец из Баку, семья его долго жила у нее в Москве, теперь он заведует ЖКХ:

– Почему не сразу ко мне?

«Приобретайте себе друзей богатством неправедным, чтобы они, когда оскудеете, приняли вас в обители вечные». Вот, забыл.

Суета с бумажками, с устройством поминок, переговоры с певчими, с настоятелями обоих храмов: хочется, чтоб отпевал друг, отец Константин («Законный, батюшка, он законный» – волшебное слово, которое следовало произнести), – поиски бытовых решений в ситуации вовсе не бытовой.

В похоронной конторе работают люди не лучших человеческих качеств, отношения с ними осложнены (однажды они, например, перепутали двух покойниц), – и никакого выбора, никакого the other club – однако и тут было по-человечески. Буклет: громадный ассортимент гробов, в том числе импортных. Хочется пошутить – про «любовь к отечественным гробам», но можно и не шутить. Мучительно знать, что эти две ночи она находится у чужих.

И вот закончились отпевание и похороны. Церковь явила много любви – и ей, и живым, и людей было больше, чем ожидалось, пришло много местных, в Москве бы столько не собралось. Можно сказать, что все прошло хорошо. Старые сослуживицы говорили о ее даре молчаливого присутствия. «Пленный дух» – так выразился о ней самый близкий, самый преданный друг (опять пригодилась Цветаева).

Из происшествий: отец Константин прихватил с собой из Москвы бездомного дядьку, который живет у него при храме, долго не пил, а накануне впал в состояние – напился, устроил дебош. Куда его было девать? Так и сидел он закрытый в машине и матерился, его водой поили через окно.

* * *

Следующий день, и еще один – поскорей найти мужиков участок огородить. Вроде бы торопиться некуда, но что-то же делать надо: иллюзия, что можно еще помочь. Вот, добавить в контакты: Валера Кладбищенский. Кладбищенский – не фамилия, место работы, чтоб не забыть. Наблюдение про «пить стали меньше» к нему не относится: Валера явился измерить участок, а рулетку забыл. Нелепость какая-то, но рассердиться не получается, и какой в этом прок? – сходит он за рулеткой, сейчас принесет.

Можно пока оглядеться: ворота раскрыты, ни сторожей, ни продажи цветов и венков, – никого. На крестах, на надгробных плитах встречаются знакомые имена – новых соседей на веки вечные. Направо пойдешь – придешь к Паустовскому (год шестьдесят восьмой – первые в жизни похороны, у отца на плечах, весь город хоронил Паустовского), налево и вниз – к Штейнбергу, доброму другу, но есть и такие лица, которые лучше видеть на памятниках, чем, например, в переулках. Много могил заброшенных: опрокинутый камень – надпись стерлась за давностью, удивительно легкий, из местной каменоломни – девятнадцатый век (поднять его), а вот за поваленным частоколом живописная группка цветных полусгнивших крестов – синий, серый, коричневый – хорошо б их не тронули. Там и сям воткнуты жалкие пластмассовые цветы – попытка поддержать красоту малыми силами. Слишком много деревьев растет, темновато от них. Нужно будет траву посадить – позже, конечно, в мае-июне: есть ли такая, что любит тень? – подобных забот прежде не было. А вот и Валера вернулся, надо помочь ему с измерениями.

Для чего люди ходят на кладбище? Сильней ли тут связь с дорогими покойниками, – трудно сказать, и к чему задаваться вопросами? – ходили и будут ходить. Здесь, на старом кладбище города N., совершенно тихо. Не просто – отсутствие мешающих звуков, а, как бывает в библиотеке или в концертном зале без публики, пространство полно тишиной.

* * *

В следующий понедельник медсестра приносит в Большой кардиологический кабинет пачку денег: вот, собрали на вас. – Спасибо, хотя… Благодарность, неловкость, но сильнее всего – удивление: разве мы дети Джанкоя, чтобы на нас собирать?

Медсестра смотрит непонимающе, как когда-то со знаками зодиака:

– Дети Джанкоя? Кто это?

В пачке сотенные, тысячные купюры – около шестнадцати тысяч. Сумма вовсе не символическая: с тем, что дает государство (пять пятьсот семьдесят), денег этих в городе N. вполне бы хватило на скромные похороны. А дети Джанкоя – кто же мог знать, что однажды окажешься в их положении?

* * *