Читаем Люсьен Левен (Красное и белое) полностью

Не следовало ли предпринять еще кое-что, чтобы играть в обществе приблизительно ту же роль, какую играла бы Монморанси?

Что было нужно для этого? Высокое благочестие, или ум, как у г-жи де Сталь, или дружба выдающегося лица? Стать близкой подругой королевы или мадам Аделаиды, или чем-то вроде г-жи де Полиньяк 1785 года? Возглавить собою, таким образом, круг придворных дам и принимать у себя за ужином королеву? Или же, на худой конец, вступить в близкие отношения с какой-нибудь знаменитостью Сен-Жерменского предместья?

Все эти возможности, все эти способы решения задачи поочередно занимали ее ум, причиняя ей немало забот, так как настойчивости и мужества у нее было больше, чем ума. Она не умела найти себе помощников; правда, были у нее две приятельницы, г-жа де Темин и г-жа Тоньель, но она с ними делилась лишь частью тех планов, которые не давали ей спать. Некоторые проекты, упомянутые нами выше, и иные, еще более блистательные, казавшиеся ей благодаря ее честолюбию вполне осуществимыми, в действительности были совершенно невыполнимы. Когда Люсьен был ей представлен, она разыгрывала из себя г-жу де Сталь; именно это вызвало в нем отвращение к ее чудовищной болтовне по любому поводу и на любую тему.

Незадолго до поездки Люсьена в Нанси г-жа Гранде, не видя перед собою ничего такого, что помогло бы ей воплотить в жизнь ее великие планы, сказала себе: «Не значит ли это пренебрегать несомненным преимуществом и упускать прекрасный повод выделиться — то, что до сих пор я не внушила никому сильной страсти и не свела с ума влюбленного в меня мужчину? Разве не было бы замечательно со всех точек зрения, если бы человек высшего круга уехал в Америку, чтобы забыть меня, меня, не удостоившую его ни иа мгновение своим вниманием?»

Этот важный вопрос был тщательно обдуман ею без малейшей тени женской слабости, и даже тем строже, что он всегда оказывался камнем преткновения для женщин, вызывавших наибольшее восхищение г-жи Гранде своей блестящей карьерой, умением держаться в обществе и следом, который каждая из них оставила в истории.

«Это значило бы пренебречь несомненным и, увы, скоропреходящим преимуществом — не внушить никому сильной страсти. Но самый выбор неприличен. Чего я не делала, чтобы приобрести, просто в качестве друга, человека знатного происхождения! Привлекательная наружность, молодость и даже богатство не имели для меня никакого значения. Я хотела только аристократической крови и безупречной репутации. Но ни один мужчина, принадлежащий к старинной придворной знати, не пожелал взять на себя эту роль. Как же можно надеяться, что найдется в этом кругу кандидат на роль заведомого неудачника, влюбленного в жену разбогатевшего фабриканта?» Так рассуждала наедине с собой г-жа Гранде. У нее хватало на это силы, она в подобных случаях не скупилась на выражения; чего ей явно недоставало — это изобретательности и ума. Она мысленно перебирала все свои, почти граничившие с низостью, поступки, на которые она шла, чтобы залучить к себе двух-трех мужчин этого ранга, случайно появлявшихся в ее салоне; но всякий раз по прошествии двух-трех месяцев визиты этих благородных господ становились реже и реже.

Все это было правдой, и, тем не менее, ее не оставляла мысль о сильной страсти, которую она собиралась внушить.

Как раз, когда она переживала все эти волнения, о которых и не догадывался г-н Левен, к ней однажды утром заехала на часок г-жа де Темин, желавшая выведать, занято ли нашим героем сердце ее молодой приятельницы. Узнав ее тайные помыслы и стараясь щадить ее самолюбие, г-жа де Темин промолвила:

— Вы делаете людей несчастными, моя красавица, и выбор ваш неплох.

— Я так далека от всякого выбора, — весьма серьезно ответила г-жа Гранде, — что даже не знаю имени несчастного рыцаря. Это человек высшего круга?

— Ему не хватает только высокого происхождения.

— Можно ли встретить хорошие манеры у человека незнатного происхождения? — несколько разочарованно ответила г-жа Гранде.

— Как мне нравится отличающий вас безупречный такт! — воскликнула г-жа де Темин. — Вопреки пошлому преклонению перед умом, перед этой серной кислотой, разъедающей все вокруг, вы не считаете, что ум может заменить хорошие манеры. Ах, до какой степени вы — наша! Но я склонна предполагать, что у вашей новой жертвы прекрасные манеры. Правда, с тех пор как он приехал сюда, у него обычно такой грустный вид, что об этом нельзя судить с уверенностью. Ибо веселость человека, характер его шуток и его способ преподносить их определяют его место в обществе. Однако если бы этот молодой человек, которого вы сделали несчастным, принадлежал к знатной семье, он, несомненно, занимал бы одно из первых мест.

— Ах! Это господин Левен, рекетмейстер?

— Что же, не вы ли, моя красавица, сведете его в могилу?

— Я не нахожу, чтобы у него был вид несчастного человека, — возразила г-жа Гранде, — у него вид человека скучающего.

Обменялись еще несколькими словами на этот счет, затем г-жа де Темин перевела разговор на политику и по какому-то поводу обронила:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза