Люсьен Левен (Красное и белое)

Побледневшие в этот момент черты г-жи де Шастеле, ее недоумевающий взор выражали глубокое удивление, почти ужас. Услышав имя Дю Пуарье, она проронила вполголоса, словно не в состоянии была говорить громко:

— Он очень опасный человек!

Люсьен опьянел от радости: ее, значит, не возмущали причины, которыми он объяснял свое поведение в Нанси! Но смеет ли он поверить тому, что ему кажется?

Два-три мгновения длилось выразительное молчание. Люсьен не отрывал взора от глаз г-жи де Шастеле, потом решился ответить:

— Он очарователен, по-моему; без него я не был бы здесь. Впрочем, у меня есть одно ужасное подозрение, — с наивной неосторожностью добавил Люсьен.

— Какое? Что же именно? — спросила г-жа де Шастеле.

Она тотчас же поняла все неприличие такого прямого и непосредственного вопроса; она сказала это, не подумав. Она густо покраснела, Люсьен был поражен, заметив, что краска залила ей даже плечи.

Но оказалось, что Люсьен не может ответить на столь простой вопрос г-жи де Шастеле. «Какого она будет обо мне мнения?» — подумал он. В одну минуту выражение его лица изменилось, он побледнел, словно почувствовал сильную и неожиданную боль; его черты выразили ужасное страдание, которое причиняло ему воспоминание о г-не Бюзане де Сисиле; он на несколько часов забыл о нем, а теперь этот образ внезапно возник перед ним снова.

Как! То, чего он добился, объяснялось лишь пошлым тяготением к мундиру, независимо от того, кто его носил! Жажда узнать истину и невозможность найти подходящее выражение, чтобы высказать эту оскорбительную мысль, повергли его в сильнейшее замешательство. «Одно слово может погубить навеки», — твердил он себе.

Неожиданное смущение, сковавшее Люсьена, тотчас же передалось г-же де Шастеле. Она побледнела при виде жестоких мук, внезапно отразившихся на таком открытом, таком юном лице Люсьена и, несомненно, имевших к ней какое-то отношение. Черты молодого человека словно поблекли; глаза его, недавно горевшие таким огнем, теперь потускнели и, казалось, ничего не видели.

Они обменялись двумя-тремя незначительными словами.

— Ну так как же? — спросила г-жа де Шастеле.

— Не знаю, — машинально ответил Люсьен.

— Как, сударь, вы не знаете?

— Нет, нет, сударыня… Мое уважение к вам…

Поверит ли читатель, что г-жа де Шастеле, все более и более волнуясь, позволила себе совершить ужасную неосторожность, прибавив:

— Это подозрение имеет какое-нибудь отношение ко мне?

— Разве я задержался бы на нем хоть сотую долю секунды, — подхватил Люсьен со всем пылом первого глубоко прочувствованного горя, — если бы оно не имело отношения к вам и ни к кому другому на свете? О ком, кроме вас, могу я думать? И разве это подозрение не пронзает двадцать раз в день мое сердце с тех пор, как я в Нанси?

Подозрения Люсьена еще более подогрели зарождавшийся интерес к нему г-жи де Шастеле. Ей даже в голову не пришло выразить удивление по поводу тона, которым Люсьен произнес последние слова. Горячность, с которой он только что говорил с нею, и очевидная глубокая искренность его речей вызвали на ее смертельно бледном лице неосторожный румянец; она вся зарделась. Но смею ли я признаться в этом в наш чопорный век, сделавший лицемерие своим неизменным спутником, смею ли я признаться, что г-жу де Шастеле заставила покраснеть радость, а не те догадки, которые могли строить танцующие, без конца мелькавшие мимо них в разнообразных фигурах котильона?

Она могла выбирать, отвечать ли ей или нет на эту любовь. Как он был чистосердечен! Как самоотверженно он любил ее! «Быть может, даже наверно, — думала она, — это увлечение не будет длительным; но сколько в нем искренности! Как далек он от всяких преувеличений и напыщенности! Это, несомненно, подлинная страсть; как сладостно быть так любимой! Но внушать ему подозрения, и притом подозрения, угрожающие самой его любви! Значит, он обвиняет меня в чем-то позорном?»

Госпожа де Шастеле в задумчивости склонила голову на веер. Время от времени взор ее обращался к Люсьену; неподвижный, бледный, как привидение, он глядел ей прямо в лицо. Глаза его смотрели так испытующе, что она содрогнулась бы, если бы заметила это.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Другое сомнение еще сильнее взволновало ее сердце.

«Значит, его молчаливость в начале вечера, — думала она, — объяснялась не отсутствием темы для разговора, как я имела наивность предположить. Причиной этому было подозрение, ужасное подозрение, подорвавшее его уважение ко мне… Подозрение в чем? Какой же гнусной должна быть клевета, чтобы произвести такое сильное впечатление на столь молодое и благородное существо?»

Госпожа де Шастеле была так возбуждена, что не думала о своих словах, и, невольно поддавшись веселому тону, который беседа приобрела за ужином, задала Люсьену странный вопрос;