– Здесь мы нашли гребень из ракушки, как у Мэй. Мы решили, что его возьму я, потому что у неё уже есть такой. Может быть, мы найдём ещё один тебе.
– А если нет, я знаю, где можно понырять за такими раковинами – там, где я нашла свою. Глубоко-глубоко рядом с Мариникус-Рок.
Но Люси её уже не слушала: она увидела небольшую нишу над кроватью.
– В одном из отделений живёт осьминог. Он очень не любит, когда его тревожат, – сказала Ханна.
– А это что? – спросила Люси, доставая из одной из ячеек камешек.
– О, это! Мы совсем забыли! – воскликнула Ханна.
– Какой красивый, – проговорила Люси, рассматривая его, изучая причудливую форму, подставив под солнечный луч, пронизавший глубины.
– Мы думаем, это подарок на память от нашей мамы, – сказала Мэй.
– Но почему вы тогда не забрали его? Я хочу сказать, если это подарок от мамы, разве вы не хотите, чтобы он был у вас? А вдруг это какая-то подсказка?
Мэй с Ханной озадаченно посмотрели друг на друга.
– Думаю, мы, сами того не осознавая, ждали тебя, – медленно проговорила Мэй. – Теперь мы можем взять его в нашу пещеру.
– Он похож на сорванный цветок – на лилию, – заметила Люси, задумчиво поглаживая камень кончиками пальцев. – Наверное, это окаменелость. Я видела похожие в нью-йоркском Музее естественной истории.
– Действительно? – переспросила Мэй. – Ты видела настоящие окаменелости?
– Мне бы хотелось сходить в музей, – добавила Ханна. – Я ни разу не была.
– Я тоже, – кивнула Мэй.
– Но знаете что? – продолжила Люси, поднёсшая камушек к самым глазам. – Есть ещё кое-что интересное, кроме того, что он похож на лилию. Смотрите: это же поток. Возможно, схема морского течения. Вот: как будто рисунок текущей воды. – Что-то шевельнулось в её памяти, какое-то недавнее воспоминание. – Что-то мне это напоминает.
– Что же? – спросила Ханна.
– Что-то, что я видела, слышала или читала…
– Или видела во сне? – улыбнулась Ханна.
– Возможно. Но я никак не могу вспомнить.
– Ты обязательно вспомнишь, – заверила её Мэй. – А теперь нам пора возвращаться.
Люси плыла и думала о полируемом морем лице деревянной фигуры матери. На нём сохранились бледные следы краски – розовая на пухлых губах, тонкий слой зелёной на глазах – раньше цвет явно был гораздо ярче, оранжевая – на волосах, которые когда-то были ярко-рыжими. Люси без труда смогла представить, как она могла бы выглядеть почти восемнадцать лет назад. Люси крепко сжала камешек и задумалась, но на этот раз не о цвете глаз и волос матери, а о её голосе. И в этот момент она вспомнила. Но не голос мамы. Голос другого человека: доктора Форсайта, который она слышала тем весенним утром в Музее естественной истории:
– Легенды о русалках?
– Люси, ты разговариваешь сама с собой? – спросила Мэй, подплывая к Люси.
– Селки, – продолжала бормотать Люси. – Но мы же не тюлени.
– О чём ты говоришь? – Ханна подплыла к сёстрам. – Ты что-то вспомнила? Камешек? Ты вспомнила, что он тебе напоминает?
– Да, отчасти. Кусочки начинают складываться в единое целое. Это был не сон!
– Нет? – переспросила Мэй.
– Нет. Всё, как вы мне и говорили. Законы соли, – ответила Люси.
26. Вторая половина
Далеко, на острове Барра, Законы соли пробудились и в жилах другой дочери моря. Авалония подошла к углублению в стене пещеры, где хранила свою половинку окаменелости. Женщина задумчиво посмотрела на него, и из её глаз потекли слёзы: к наводнившей её радости примешивалось и глубокое горе, никогда не оставлявшее её.
Мать тогда соединила их вместе и рассказала историю:
– Их называют морскими лилиями. Они очень древние: появились ещё до начала времён.