Люси

Без этого мы бы совсем запутались. Надо было совершенно точно знать, где найдена каждая окаменелость. Я поручил это заботам Тома Грея, который сформулировал «Закон Грея»: если ты не можешь точно обозначить место находки, не подбирай ее. Однажды Том пришел в ярость из-за того, что один ученый принес в лагерь интересные остатки млекопитающих, собранные неизвестно где. Находки оказались бесполезными, и Том выбросил их в реку.

Грей заботился также о представительности выборки ископаемых образцов, которые начинали накапливаться. Не склонен ли специалист по рогам антилоп пропускать зубы свиней и таким образом искажать картину количественного соотношения видов? Нет ли тенденции собирать только редкие ископаемые и игнорировать обычные?

На недавнем симпозиуме в Сан-Франциско Грей, описывая работу в Хадаре, обрисовал следующую дилемму, с которой постоянно сталкивается собиратель ископаемых остатков.

— Задыхаясь в этой жаре, вы тащитесь в поисках окаменелостей. Вы уже нашли сотню лошадиных зубов и вдруг видите еще один. Ну и что? Подумаешь, зуб лошади! Захотите ли вы подойти и подобрать его? Ведь для этого вам надо отметить новый участок, обозначив его на генеральной карте, а позднее послать туда геолога — и все для того, чтобы датировать один единственный зуб.

— Так что же, подбирать его? — спросили Тома.

— В идеале — да. Если у вас достаточно времени и сил, вы должны собирать каждый кусочек в каждом обозначенном участке. Но на практике так бывает редко. Это беспокоит меня, так как может привести к ошибке выборки. Мы пытались проводить работу по плану, систематически обследуя отложения. Но некоторые члены экспедиции не всегда соблюдали это правило. Иногда я двигался по их следам и брал контрольные пробы, чтобы узнать, соответствует ли в процентном отношении то, что подобрал я, тому, что нашли они.

— Ну и что же?

Грей неохотно признался, что обычно результаты совпадали. Но его, как и Джерри Экка в Омо, не очень удовлетворяла работа некоторых французов по сбору окаменелостей.

Что касается меня, то я всегда хорошо ладил с французами. Меня не слишком беспокоили различия в стиле работы французов и американцев. Мой партнер Тайеб и я имели совершенно разный характер. Морис был энергичным, подвижным, словоохотливым и дружелюбным человеком, который иногда становился нетерпеливым и немного раздражительным. Вместо того, чтобы огорчаться по поводу вспышек его темперамента, я полагал, что они даже полезны в те критические моменты, когда эфиопская летаргия и волокита угрожали приостановить работу экспедиции. В целом после четырех полевых сезонов я считаю, что плюсы совместной деятельности ученых двух наций преобладают над минусами.

Впрочем, в тот первый год меня беспокоили не «международные отношения», а ископаемые остатки. Прошла почти половина сезона, а у нас все еще не было гоминид. Не то чтобы я обещал Национальному научному фонду обязательно их найти, когда обращался с просьбой о субсидии. Но, описывая цели экспедиции, я не мог не включить раздел, связанный с гоминидами. Без этого я бы не получил денег; нас вряд ли послали бы в Эфиопию собирать зубы свиней. Даже со всеми намеками мне выдали только 43 тысячи долларов, т. е. всего лишь треть запрошенной суммы. Часть уже была израсходована на содержание французских ученых, и мне становилось ясно, что, если они останутся в лагере до конца сезона, мне придется расстаться с еще большей суммой.

Что должен делать молодой исследователь, если он организовал первую в своей жизни экспедицию, получил субсидию на двухлетние работы, потратил большую часть денег в первый же год и не нашел того, что искал? Он, конечно, думает о том, что будет в следующем году. Сумеет ли он избежать катастрофы и славы плохого организатора в самом начале своей карьеры? От таких мыслей он покрывается испариной.

Я тоже потел от волнения, надеялся и чертовски много работал. И все придумывал объяснение, почему первоначальные расходы оказались так велики. Мне пришлось заплатить за все палатки и выложить 10 тысяч долларов за лендровер. Конечно, это были разовые, капитальные затраты, но обойтись без них мы не могли. Я начал отчетливо понимать, что все мои финансы растают к концу года. Будет ли у меня еще один шанс на продолжение экспедиции? Быть может, следовало начать с чего-нибудь поменьше, пригласить четверых-пятерых исследователей вместо одиннадцати?

Вот такие мысли одолевали меня, когда однажды после полудня я занимался осмотром местности и небрежно отшвырнул ногой то, что мне показалось похожим на ребро гиппопотама, торчавшее из песка. Оно упало, и я увидел, что это вовсе не ребро, а проксимальный отдел большеберцовой кости, ее верхняя часть, принадлежащая небольшому примату.