Люся вспомнила просторную чужую сталинку, в которой предавалась с Великим Моржом разврату. Звонок телефона. Он всегда брал трубку, даже в самое неподходящее для этого время. С каким выражением Китаев тогда слушал говорившего? Теперь уже и не вспомнить. Но к ней он вернулся с улыбкой. «Хочешь сенсацию, Люся?» — спросил он тогда. Сенсацию она хотела. Больше всего на свете.
Федералам Люся отправляла ссылки лично, не сомневаясь в том, что областные СМИ синхронно закроют на произошедшее глаза.
— Не понимаю, — призналась Люся, — а как же твой дед?
Ветров мрачно нахмурился:
— Вот именно, а как же мой дед? Если честно, столько всего навалилось после переезда, что погружаться в дела давно минувших дней просто не было сил и времени.
— А отцу ты почему про Китаева не сказал?
— А мы с ним в принципе не очень-то разговариваем… Стоп. Откуда знаешь, что не сказал?
— Из первоисточника, — объяснила Люся неохотно. Она так-то не собиралась сообщать об этом визите, не такое уж и важное событие, но само с языка сорвалось.
— Папенька приходил? — закатил глаза Ветров. — Угрожал?
— Угрожал.
— Ты послала его к черту?
— Ну, примерно.
— Молодец. С моим ненормальным семейством мне нужна девушка со стальными яйцами и высокой стрессоустойчивостью.
— Девушка с яйцами, Паша, — засмеялась Люся, — называется мальчиком. Даже не знаю, где ты такую найдешь в нашем традиционном городишке. Это тебе в столицу надо, там персонажи любой трансфигурации.
— Ой все, — он отвернулся к спинке дивана, — у меня нет сил сейчас выяснять отношения и за тобой ухаживать! Я раненый боец. Где мои плед и подушка?
— В кладовке, — объяснила очевидное Люся и отправилась в ванную смывать маску.
Когда она вернулась, Ветров уже переоделся в домашнее, застелил себе диван и выключил в гостиной свет.
Она постояла с минуту на пороге и пошла в спальню.
Ладно, беглому пациенту, наверное, и правда требуются тишина и покой.
— Люсь, — тихо позвал он, когда она улеглась.
В квартире царила та особая тишина, которая бывает только ночью, и его голос хорошо был слышен сквозь распахнутые двери.
— А?
— Мне врач строго-настрого запретил возбуждаться! Сосуды, все дела. Так что диван — просто диван. Ничего личного.
— Ладно.
Прошла целая минута, прежде чем Ветров заговорил снова:
— Люсь, а что ты будешь делать, если окажется, что твой Китаев мудак и засранец?
— Не знаю, Паш, — ответила она, — он мне больше, чем любовник или покровитель. Он очень близкий для меня человек.
— Ты с ним все еще спишь?
— Хочешь, я расскажу тебе одну историю? — спросила она, удобно устроившись на спине и закинув под руки голову. — В юности у меня был роман, на втором или третьем курсе. Я была такая… ну типичная ботанка: очки, косы, автоматы по всем предметам, пятерки в зачетке. И влюбилась в одного кимора, но он был почти ярилом. В смысле, красивый звездун, диджей на радио, девки за ним табунами бегали. А он возьми и предложи мне встречаться, я клянусь, чуть в обморок не грохнулась. Бабочки, звездочки, вся эта ерунда. «Только, — говорит мне мой кимор-звездун, — я приемлю исключительно открытые отношения. Жизнь слишком коротка, чтобы проводить ее с одним партнером. В этом нет ничего такого, мы должны быть честны друг с другом и не унижать себя тайными изменами». Я, конечно, уши развесила: боже, подумала, какой он свободный, яркий и необычный! Как современно мыслит! Надо же соответствовать! Сказано — сделано. За мной тогда один хлыщ ухаживал, ничего, в общем, такой. Глазки телячьи. И я его осчастливила. Пришла на следующий день в универ, гордая собой до небес, и тут же открыто и честно все своему звездуну рассказала. Думала, он похвалит мою готовность следовать его принципам. Божечки, — Люся захихикала, — до сих пор смех разбирает, как вспомню его оскорбленный взгляд! Ты не поверишь, он меня тут же бросил, потому что оказывается, оказывается! с его точки зрения, открытые отношения — это когда гуляет он, а не когда гуляют от него!
— Как познавательно, — без всякого выражения проговорил Ветров. — И какой же вывод?
— Очень простой. Паш, ты если хочешь что-то сказать, то скажи нормально. Без двоякой трактовки.
Тишина в квартире стала почти звенящей.
Люся вздохнула и перевернулась на бок.
Ну а чего она ожидала?
— Говорю нормально, — все-таки заговорил Ветров, и в его голосе появилась неприятная трескучесть, — я хочу, чтобы мы были вместе. Без сложных геометрических форм. Только друг с другом. В классических моногамных отношениях.
Тут Люся стремительно села, пульс засбоил.
Она ошарашенно таращилась в темноту квартиры, осознавая столь ужасную и не романтическую формулировку:
— А?
— Я хочу тебя только себе, Люсь, — гаркнул он сердито. Помолчал и добавил, будто его пытал там кто-то: — Ну, и наоборот.
— А по десятибалльной шкале…
— Люся, твою мать!
— И не ори на меня, — пробормотала она, легла снова, села, помотала головой, улыбаясь от уха до уха.
Бабочки, звездочки, вся эта ерунда.
В ее-то возрасте!
— А ты умеешь в моногамию? — спросила она как можно строже. — Ну, твой вид не подразумевает верность до гроба, знаешь.
— Десять, — вдруг сказал он.
— О.