Люсипаф

— Ты шо, Славик, спишь? — толкала Фефелу Люси. — Сла-а-вик!

Фефела вздрогнул. Астральное тело кубарем, чуть ли не разнося в пух и прах стеклянную крышу бассейна, скатилось в будку и скрылось от непосвещенных глаз гостьи в бренную оболочку.

— А-а, Люси! — натянул улыбку Фефела. — Ты что? — Да хочу посмотреть, как ты тут! — начала безапелляционно осмотр кабины Люси. — О! И телевизор! Маловат, правда! Бинокль. Хорошо устроился! Хм — и диванчик!

Люси как-то боком посмотрела на Фефелу и плюхнулась на диван. Зазвонил телефон. Фефела поднял трубку.

— А, привет, Владик! Да, здесь! Даю! Люси аж всю передернуло, перевернуло и подкинуло. Но все это она сумела изобразить так, что бросилась к аппарату, где на другом конце провода маячил в телефонном тумане ее муж.

— Вла-ад! — нараспев по-лисьи зашептала Люси. — Конечно, любимый, конечно! Я беху!

Она отдала трубку Фефеле, махнула рукой и полетела, не оглядываясь, вниз, играя на бегу тугими шарами.

— Да Владик, я слушаю! Да, уже ушла! Нет! Ну, пока!

Фефела бросил трубку и посмотрел наверх. Там все было кончено. Облака, облака и облака.

* * *

— Тебя что-то последнее время не поймать было, — раскуривая трубочку, выговаривал, попыхивая, Лопоухий.

— Тетка приезжала, — сосредоточенно глядя перед собой, повествовал Пафнутий. Он задержал на секундочку дыхание, подождал пока вокруг Лопоухого рассеется дым и торжественно выдал:

— Порчу снимать! — Ну и? — отреагировал Лопоухий, пыхтя и снова исчезая в сизой мути табачного дыма. — Будет жить! — уверенно вынес приговор Пафнутий. — Может быть, даже дольше, чем мы с тобой. «Вот люди! — пыхтел трубочкой Лопоухий, — Раз, два и готово! Все делом заняты! А тут не знаешь с чего начать».

Здесь мысль его оборвалась и он исчез в клубах табачной ауры.

Пафнутий, как человек энергетический, к куреву относился крайне отрицательно. Хотя, с другой стороны, как христианин, к людям Пафнутий относился очень хорошо. Расщепляемый сейчас этой антиномией, Пафнутий потоптался перед Лопоухим, подождал, пока тот появится из-за завесы и бодро попрощался.

— У-у! — промычал в ответ Лопоухий и сосредоточенно запыхтел.

Вынырнув из ядовитых паров табака, Лопоухий словно опомнился и побежал догонять Пафнутия.

— Владик, а ты сейчас чем занят? — окликнул Пафнутия Лопоухий.

— Сейчас я иду в церковь! — значительно произнес Пафнутий.

— А-а! — неопределенно протянул Лопоухий. — А возьми меня с собой, Влад, я никогда там не был.

— Ну, конечно, пойдем! Там отец Петроний, такой славный батюшка, так служит, закачаешься!

— А что сегодня праздник какой? — по-детски любопытствовал Лопоухий.

— Сегодня праздник всеобщей любви и всепрощения! — улыбнулся Пафнутий и почувствовал прилив нежности к Лопоухому.

Он уже с утра пребывал в состоянии любви и всепрощения ко всему миру. В очереди, где он очутился, чтобы купить молочка на разговление, его так обругали, что другой плюнул бы, крикнул: «Да ебись ты колом!» и убежал. Нет. Пафнутий стоял, и, переминаясь с ноги на ногу, перепуская через себя железную брань хозяек, чувствовал, что любит их божественные яркие субстанции. Попадись ему сейчас хоть сам Сатана, Пафнутий скрепился бы и произнес:

— Я люблю тебя! Сатана сразу бы раскаялся и бросился бы на грудь Пафнутию, обливаясь горючими слезами. «Потому что любовь всемогуща!» — чувствовал Пафнутий.

Они подошли к церкви. На паперти сидел юродивый и, задрав вверх голову, просил у Бога копеечку. Пафнутий с сострадательной миной уже полез в карман, как калека вскочил и начал размахивать костылем перед его лицом. Он не просто размахивал, а еще и кричал, что на Пафнутии весь легион бесов, тех самых, что в свином стаде сидят, и что храм Божий не морская бездна, чтоб сюда с откоса…

Пафнутий, сначала улыбаясь, отошел, а потом, печально глядя на юродивого, говорил тихо, будто про себя. Но Лопоухий слышал:

— Эк, брат, как тебя нечистый в оборот принял. На благочестивых прихожан, любимый, такую скверну несешь. И как Господь попускает?!

Своими совершенными звукоуловителями Лопоухий слышал одновременно и другое. Естественно, что на такой шум сбежались с окрестных скамеек вертящие клубками старушки. Они еле слышно, крестясь, шептали:

— Сережа зря кричать не станет. Он от Бога помазан храм Божий охранять от нечестивых. Вон, на Страстной такого черта из-за Николая Чудотворца вытащил — все свечи разом потухли, а смердело…

Пафнутий между тем не знал, что делать. Юродивый не унимался:

— Мать Богородицу, заступницу нашу призываю на брань с тобой, сарацин!

Бабки неистово крестились, забыв про свои клубки, которые катались сейчас вольно по песку и играли разноцветные свадьбы.

— Он, что, белены объелся?! — испуганно посмотрел на Пафнутия Лопоухий.

— Да нет, — отвечал тот, разворачиваясь. — Его Лукавый попутал. Он сам не виноват, я его даже люблю.

Лопоухий недоверчиво оглянулся на Сережу. — А бабки? — Они тоже хорошие. Все, как одна, богомольные! «Эти особенно!» — оглядывался на серо-коричневую свору старух Лопоухий. Он слышал, как они, вконец осмелев и приняв сторону юродивого, покрикивали: