Люсипаф

И они с Люси жадно впились в голову Лопоухого. Пафнутий стал перед ним и повел медные прутики над головою Лопоухого. Они, дойдя до темени, быстро сошлись и застыли.

— Н-да! — тяжело цыкнул Пафнутий. — Есть порча! Люси счастливая, но серьезная как на кладбище поддакнула: — Скрестились штанги, сильная порча. — В ушах у Лопоухого опять засмеялись.

— Да что это?! — возмущенно, но улыбаясь пока, попытался понять он. А Пафнутий, приняв вопрос на свой счет, пустился в объяснения: — Видишь ли, порча — это наговор. Тебя сглазили.

— И давно? — заинтересованно спросила Люси.

— Восемь лет уже, — вздохнул Пафнутий.

— Да какая порча? — попытался вставить словечко Лопоухий, но Люси, не замечая, продолжала как по-писаному:

— И где, Влад?

— А мы сейчас проверим.

Пафнутий подошел к Лопоухому со спины и, вспомнив о необычайно вспыхнувших ушах, посмотрел на них. Уши вели себя наинормальнейшим образом. Мягко струился через них закатный Петербургский свет. Крякнув, Пафнутий повел ладонями вниз по позвоночнику.

— Ой тепло, Владик, — проговорил Лопоухий.

— Внизу, на крестце. Огромная, жаба! Точно восьмилетняя.

— Что будем делать? — проговорила Люси с таким неподдельным интересом, будто они изобретали колесо.

— Снимать, — твердо ответил Пафнутий. — И срочно! Лопоухий хотел откинуть крышку фортепиано, но Пафнутий положил свою мужицкую ладошку поверх музыкальных его пальчиков и заглянул ему в глаза:

— Ты завтра свободен?

— Завтра? Ха, — будто поддерживая чей-то смех, хохотнул Лопоухий. — Ха!

— Ты зря смеешься, Хока. Мне тоже в кассе «Аэрофлота» такую навесили… Влад еле поднял!

— Да? — ушки Лопоухого приподнялись, готовые послушать интересную историю, но Люси хранила профессиональную тайну. Она быстро встала и, задев Лопоухого невзначай бедром, вышла из комнаты.

Пафнутий пыхтел, вытирая медяшки:

— Я тебе безо всяких яких сниму ее, — уверял он Лопоухого. — Не ты первый, не ты последний. Только не тяни. Приходи завтра, и все уладим. Почувствуешь, наконец, за последние восемь лет в первый раз, что такое жизнь!.. — изливался Пафнутий.

А за окном в неугасимом зареве ночи раскачивался и хохотал, щекоча ногами своих китов, гигантский Астрал.

* * *

Фефела зашел с одного бока, развернулся, зашел с другого.

— Стоит! — недоуменно смотрел он на небо. — Смотри сюда, Дима!

Зигфрид вылез из дивана и припал к телескопической трубе. — Семь звезд видишь, да? — вел Зигфрида по небу Фефела. — Это ковш. Всегда был на своем месте. А вот эта восьмая, яркая, ее никто никогда не описывал. Да и вид у нее, как у кометы.

— Только хвоста нет! — вставил юный Зигфрид.

— Вот-вот! — Фефела сел за стол, взял линейку, арифмометр, и принялся что-то чертить, считать.

Зигфрид смотрел в телескопическую трубу и не видел не то, что восьмую, а и семи первых не замечал. «Так, туманность Андромеды! — думал он про себя. И воспользовавшись тишиной, осторожно отошел от телескопа и забрался назад в свой диванчик.

Он уже восемнадцать лет сидел в этом диванчике и рос, рос, крепчал и здоровел, не находя себе применения.

Однажды он вот также лежал в парке в старом глубоком диване, притащив его для этого из дому, и глядел на развалины некогда наполненных до краев водою и людьми бань. Как откуда ни возьмись прямо в диван прилегло нечто среднее между мужчиной и женщиной. Легло и начало смешить Зигфрида, а рассмешив, стало щекотать, но не так, как мама и тетя щекотали — подмышками, а пониже — животик, там… и шептать, мол, в баньке, сладенький, попаримся! Зигфрид уж не знал, что и думать, но о чем-то стремительно догадался. Как вдруг рядом появился Фефела. Он пристукнул неопределенного рода существо зонтом-тростью и повелительно проговорил:

— А ну-ка проваливай, гомосек недоношенный. Существо, не вымолвив слова, выпрыгнуло из дивана и понеслось к разрушенным баням, вломилось в провал окна и сгинуло.

— Sieg heil! — победно приветствовал Фефела Зигфрида.

— Sieg heil! — ответил Зигфрид. — Дима!

— Ну вот и хорошо, молодой человек. Забирайте свой диван, и пойдемте заниматься делом. Да, Слава! — он протянул Зигфриду два пальца. А Зигфрид встряхнул их с такой силой, что Фефела подпрыгнул и на мгновение повис в воздухе, удерживаясь только на спице своего зонтика, как виолончель.

* * *

Люси сидела на кухне и чистила миног.

— Черт, черт и черт, — чертыхалась Люси. Она решила все здесь зачертыхать. Все эти уголки с иконками, все Пафнутьевы справа налево и слева направо.

— Черт, перечерт, — не унималась Люси.

— Миноги скользили из рук, расползались и, вообще, черт связал ее со всем этим! И если б не чувство, верное чувство Люси, что она через этих миног упрочит свое положение, ха, стала бы она ломать свои ногти! Но что здесь зарыта собака, Люси смекнула сразу, когда увидела выражение лица Пафнутия.

— Ты шо, дорохой? — забеспокоилась она, поняв, что не исключен и сердечный приступ.

— Миноги, — как загипнотизированный произнес Пафнутий. — Надо брать, Люси!