Люськин ломаный английский

— Нет, ты, блядь, послушай. Не позволяй этому ебаному повару в ящике облапошить тебя как лоха последнего. Ты же не думаешь, что он сам жрет это дерьмо собачье? Когда не в кадре, он весь, поди, в крошках от яиц по-шотландски, так и знай.

Зайка забросил за спину длинную прядь волос. Прядь пролетела и прилипла к краю ванны. Он снова надел очки. Опровергая общепринятое представление, созерцание жизни через темные очки не обостряло другие его чувства. Скорее, они тоже притуплялись. Ноздри затрепетали, выискивая новые запахи, скрывающиеся в пару ванной комнаты. Но он ничего не нашел. Вместо этого он унюхал солено-уксусную волну от лампочки под потолком, которая освещала мрачные события его жизни.

Один глаз посмотрел в сторону двери.

— И что, мы вот так вот всегда и будем?

— Ну, ты-то делай как знаешь.

— Нет, ты послушай. Пятерка за эту хуйню? Эти сукины дети совсем совесть потеряли. Думаю, лучше мне оттянуться за покупками.

— Ну извиняй, но мы не можем жить на одних мороженых полуфабрикатах. Так дело просто не пойдет.

— А если я засуну мясо дикого вепря в твою вонючую пасть?

— Я на это даже отвечать не стану.

— Я хочу сказать. У нас что, даже лепешки не осталось? Я ни хуя тебя не понимаю с тех пор, как мы здесь. То есть вообще ни хуя.

— Ну, это называется жизнью! — гаркнул Блэр. — Прикинь, да?

— Еще одна фигура постмодернизма. Как современно.

— Это никак не связано с постмодернизмом, просто осознанный выбор.

— Да, может, тогда пояснишь кое-что? Например, про грибные шляпки.

— Отъебись.

— Жалкий буржуа, запуганный меню в кофейне, слышь, Солнце, это ты. Северный человек-загадка до глубины своей ебаной души.

Ответа не было. В гостиной работал телевизор, хотя его никто не смотрел. И все же он старательно выдавал новости, одну за другой, попурри из декабрьских страшилок: вирус Аль-Масур, депрессия у новорожденных и, к раздражению возившегося в ванной Зайки, жуткие новомодные антитеррористические лозунги типа «Гражданин, будь бдителен» или старые фильмы Бориса Карлова. Зайка еще немного высунулся из ванны.

— Просто принеси чего-нибудь обычного и содовой, таблетки запить. Слышь, друг?

Ответа не было.

— Слышь, Блэр? У меня сегодня в груди больно, наверное, лучше таблеток выпить.

Ответа не было. Наверное, Блэр снова торчал в кухне, у зеркала рядом с ночником, рассматривая жуть, в которую превратилось его лицо. Затем раздался скрип офисного стула. Зайка швырнул сумку за дверь.

— Ну и пиздуй. И постарайся не засрать рабочий стол, мне кой-чего написать надо будет.

— Да пошел ты, я для работы бумаги ищу.

— Нет, дружок, продолжай, — стон Зайки перешел в писк. — Развлекайся, ты уже час как встал. Странно, что ты ненароком себя не обтрухал.

— Это, блядь, для работы!

— Они такие разные, не так ли? Эти противоборствующие подростки, да?

Блэр так резко вскочил со стула, что тот подпрыгнул вместе с ним. Он пнул ногой дверь ванной и резко воткнул палец в клубы пара.

— Я до тебя, блядь, через минуту доберусь.

Брови Зайки скакнули вверх.

— Как провинциально, — сказал он, протягивая руку за пилкой для ногтей «Стефенсон рокет». — Как низко.

— Я не шучу, Заяц. Все, приехали. Ты меня достал.

— И я не шучу — ты себя до комы доведешь, хотя мне на это и насрать. — Зайка облокотился на край готической ванны. — И с хуя ли это ты так завелся?

— Знаешь, это называется частной жизнью. Основное универсальное, мать его, человеческое право.

— Универсальное, да? — фыркнул Зайка. — Ну и пошел на хуй тогда.

— И не строй из себя по любому поводу жертвенного, блядь, ягненка.

— Отлично, пошел, я сказал.

Блэр резко выдохнул, прижавшись животом к краю ванны.

— Я в эту хуйню больше не играю, Зайка. Нам по тридцать три года. Это наш первый реальный выход в мир, и извини, если тебе кажется, что я собираюсь засыхать тут рядом с тобой. Видишь ли, я слышал, как тикают часы, и они, блядь, тикают по мне.

— Звонят.

— Не перебивай!

— Извини, на самом деле — звонит колокол. Колокол по тебе, извини, конечно. «Не спрашивай, по ком звонит…»

— Заткнись! — Блэр швырнул бутылку с моющим средством в воду, во все стороны полетели брызги. — Я не позволю тебе съебаться отсюда. Мы здесь. Это — жизнь. Я не знаю, что у тебя за заеб, но я в игре.

— Это не у меня, а у тебя заеб, дружище.

— Нет, Зайка, это у тебя заеб — что бы я ни делал, ты просто обсираешься от страха. Взгляни на себя. Да ты должен от счастья охуевать, что я собираюсь построить наше будущее, ты просто тащиться должен оттого, что мы наконец будем свободны.

— Не тупи, через месяц нам возвращаться. Ах, «Альбион», приют юности…

— Я не вернусь туда. Даже не думай.

— Мы просто под наблюдением четыре недели, Блэр. Не надо уж тупить до такой степени. Я даже сумку не распаковываю.

— Отлично, Зайка, очень умно. Ты собираешься сидеть здесь и притворяться, что разговора с куратором просто не было, да? Вот как собираешься косить, не замечая ничего вокруг. Слушай сюда: я никогда ни слова не забуду с той встречи.

Зайка начал сводить и разводить ноги, заставляя маленькие цунами накатывать на живот.