Лютая охота

«Как мы все-таки хрупки, – подумал он. – Миллион всяких событий может произойти миллионом способов. Здоровье, мир и согласие труднодостижимы, и зарабатывать их надо каждый день. Насилие, ненависть и война, в сущности, состояния пораженческие».

На стене возле кровати висел детский рисунок: женщина в белом халате, с длинными рыжими волосами, и внизу подпись: Мама. Сервас почувствовал, как глаза заволокло влагой. На самом деле все не так: Леа не была настоящей мамой Гюстава, и он начал ее так называть только через несколько месяцев. Ничего удивительного. Леа Деламбр умела находить общий язык с детьми: она работала в детском центре при больнице Пюрпан в Тулузе, в отделении гастроэнтерологии, гепатологии и питания. Она вошла в жизнь Мартена два года назад, а Гюстав – за год до нее[25].

После развода он так долго жил один, что к пятидесяти двум годам ему и в голову не приходило второй раз в жизни обзавестись семьей.

Он прикрыл дверь и постоял в нерешительности. Надо было принять душ. Но его мучил один вопрос.

Вернувшись в гостиную, он обнаружил, что Анастасия, их няня, опять забыла на столике свои наушники. Позавчера, еще до того как его разбудили среди ночи телефонным звонком, они с Леа пошли на концерт Национального оркестра Капитолия, который начался в шесть вечера из-за комендантского часа. Концертмейстер оркестра был их соседом по лестничной площадке и по совместительству отцом Анастасии.

Поджав под себя ноги и повернувшись спиной к книжному шкафу, Леа сидела на диване, углубившись в чтение. На ней был просторный и мягкий белый пеньюар. Рыжие волосы рассыпались по белой ткани. Пеньюар был распахнут ровно настолько, чтобы заметить, что под ним ничего нет, кроме черных трусиков «Кэлвин Кляйн». Обычно одной только мысли об ее стройном горячем теле хватало, чтобы он пришел в возбуждение, но не сегодня.

На ходу он заметил, что телевизор включен без звука на информационном канале и Леа краем глаза следит за экраном. Лицо на экране ему было знакомо. Искусственный загар, потешная шапка желтых, покрытых лаком волос, похожая на шлем с забралом, акулья улыбка и холодный взгляд. Было 27 октября. Приближались выборы в Америке. По предварительным подсчетам аналитиков, Трамп проигрывал. Но разве все аналитики не промахнулись в прошлый раз? Еще как промахнулись. Потому что эпоха стала непредсказуемой. «А какой она стала?» – не раз спрашивал он себя. Эпохой истерии и шутов. Эпохой манихейства. Эпохой соцсетей и творящегося в них безумия. Но уж точно не эпохой разума.

Потом появился диктор, и бегущая строка внизу экрана сообщила Сервасу, что он говорит о заявлениях, которые должен завтра сделать французский президент. Они коснутся новых санитарных ограничений.

– И что же это за важная вещь, которую ты собиралась мне сказать? – спросил он, усаживаясь в кресло.

Леа подняла на него свои прекрасные зеленые глаза и отложила книгу на столик нарочито небрежным жестом, в котором угадывалась нервозность. Свет лампы возле дивана резко очерчивал ее высокие скулы и чуть курносый нос.

– Это может подождать до завтра, – нерешительно произнесла она. У тебя очень… измученный вид.

В ее голосе вновь чувствовалось напряжение, и это напряжение передалась ему.

– Нет, на самом деле это важно. И это касается нас троих…

– Значит, это ты будешь вести расследование о том юноше? Об этом сообщили на канале «Франция 3».

– Не я, моя группа. И есть риск, что я буду мало появляться дома.

Сидя в кресле, он вдруг почувствовал, что усталость накрывает его с головой. И то, что хочет сказать ему Леа, ему явно не понравится, потому что она подозрительно легко пытается отступить.

– Вот как… Ты снова позволил расследованию захватить тебя целиком, как в прошлый раз… Но я вовсе не собираюсь тебя упрекать, – прибавила она в сильном смущении.

Сервас насторожился:

– Ну, хорошо, так о чем все-таки ты хотела со мной поговорить?

Она выпрямилась, плотно сжав колени и скрестив лодыжки. Сервас вздрогнул. Он привык наблюдать за коленями и ступнями собеседников. Ступни почти никогда не лгут. Леа испытывала сильный стресс.

– Прежде всего, я хочу, чтобы ты знал: я счастлива рядом с тобой… И я люблю тебя… и Гюстава… очень… Вы оба мне очень дороги…

Дело приняло плохой оборот. У него возникло ощущение, что ему в желудок закачали ледяную воду.

– И для чего такая преамбула? – спросил он, прищурившись.

– Со мной связался один друг, который работает в организации «Врачи без границ».

Она бросила на него неуверенный взгляд.

– Он предложил мне командировку в Африку, в Буркина-Фасо. Там сейчас тяжелая обстановка. Насилие захватило весь север страны, джихадисты устраивают резню, процветают межобщинная месть и разборки с убийствами. В конце девятнадцатого года больше пятисот тысяч человек потеряли жилье, в этом году – уже больше восьмисот тысяч. Им необходимы медики для работы на месте. Речь идет о помощи людям, которые живут в крайней нужде. У них огромная потребность и в базовой, и во вторичной медицинской помощи. Среди сотен тысяч беженцев очень много детей…

Сервас не сводил с нее пристального взгляда.