Лютер

Карлштадт в изнеможении смолк, чтобы набрать в легкие воздуха. Внезапно он заметит студента, у которого на шее висело распятие. Он бросился к парню и выжидательно протянул руку. Испуганному студенту ничего не оставалось, кроме как снять с шеи цепочку с распятием и протянуть профессору.

— Не сотвори себе кумира! Откажитесь от такого рода заблуждений! — С явным отвращением он надел цепочку обратно на шею смущенному юноше и обратился к студентам:

— Присоединяйтесь к праведникам, или же вы окажетесь среди угнетенных! Другого пути нет!

После лекции Меланхтон подкараулил своего коллегу. Пока студенты толпой продвигались к выходу, он вывел Карлштадта на лестницу и набросился на него с упреками:

— Мартин никогда не стал бы порицать студента за то, что он носит на груди распятие, сосед Андреас!

Карлштадт опешил. Ему еще не приходилось видеть, чтобы всегда столь покладистый молодой магистр был в таком раздражении.

— Я знаю Мартина Лютера, — заявил он. — Между прочим, это я его открыл и я же его первым поддержал.

— Ты, как всегда, витаешь в облаках. Мартин говорил о реформе. А ты своей проповедью зовешь к мятежу. Поговаривают, что на юге люди уже собираются в отряды, чтобы поднять восстание против своих господ.

— Тем лучше, — с недоброй усмешкой сказал Карлштадт. — Если тебе не хватает сил, чтобы завершить то, что он начал, то держись от нас подальше, Филипп. Иначе и тебе в один прекрасный день не поздоровится!

Одиночество давило Мартина с каждым днем все больше и больше. Как только похолодало, ему в каморку стали приносить жирную солонину, а его желудок такую пищу не принимал. До общих трапез его не допускали, поскольку почти каждый день в замке были гости, прибывшие издалека.

О спорах, которые велись в Виттенберге вокруг его учения, он узнал от одного нежданного посетителя, который однажды, после вечерней молитвы, заглянул к нему в каморку.

— Неужели это вы, Спалатин?! — воскликнул Мартин, не веря глазам своим. — Боже милосердный, что вы здесь делаете?

Секретарь осматривал Мартина с ног до головы, словно видел его впервые в жизни. Новый облик Мартина явно сделал свое дело. Спутанная борода, длинные волосы, в которых мелькали серебряные нити, и рыцарское облачение из дубленой кожи придавали ему сходство скорее с воином местного гарнизона, нежели с монахом, которого Спалатин знал прежде.

Некоторое время Спалатин неподвижно стоял перед Мартином, потом указал рукой на клочковатый матрас, набитый сеном, и на догорающую свечу и сказал:

— Простите за эту грубую обстановку, доктор. Но его светлость курфюрст Фридрих прослышал о том, что на вас готовится нападение. Действовать надо было незамедлительно, пока нас не опередит кое-кто другой. Как вы себя чувствуете?

— Что мне ответить на этот вопрос? — тихо произнес Мартин. — Я обречен на бездействие, лень одолевает меня, мозги заплывают жиром. Эта каморка, больше похожая на лисью нору, стала для меня тюрьмой, из которой я мечтаю вырваться как можно скорее. Скажите честно, как долго мне еще оставаться здесь?

Спалатин задумчиво теребил подбородок Ему не в первый раз приходилось держать Мартина под домашним арестом и, похоже, не в последний. Поскольку Мартин не предложил ему сесть, Спалатин прислонился спиной к двери и посмотрел на клочок серого неба, видневшийся над крышей замка.

— Император Карл объявил вас вне закона и назначил награду за вашу голову, — сказал он наконец. — Как только вы покинете это убежище, вы превратитесь в легкую добычу. Любой нищий может убить вас, и никто его за это не накажет!

Мартин в отчаянии пожал плечами. Разум подсказывал, что Спалатин прав, но Мартину стоило неимоверного труда признать это. И тут ему в голову пришла счастливая мысль:

— А вы не могли бы доставить мне сюда словарь? Греко-латинско-немецкий.

— А что, собственно…

— И еще — издание Вульгаты![8]

Спалатин вздохнул. Он стал догадываться, зачем Мартину эти книги.

— Сейчас не самое удачное время, чтобы переводить Библию, доктор, — сказал он с мрачным видом. — Вы только привлечете к себе ненужное внимание, и к тому же император может посчитать это провокацией, направленной против него и против Папы. Поймите: он всех нас отправит на костер, обвинив в государственной измене!

Мартин в негодовании вскочил. Он подбежал к столу, схватил несколько исписанных листков и вернулся к Спалатину.

— С каких это пор считается преступлением читать Новый Завет по-немецки?! — крикнул он. — Написанный такими словами, которые могут прочесть простые люди в нашей стране!

— Именно этого Рим опасается больше всего.

— Тогда вам придется привлечь к ответу творца этой книги, — сказал Мартин и вложил в руку секретаря первые страницы своего труда. — Мое решение твердо: я буду переводить Библию!

Страх, возмущение и восхищение боролись в душе Спалатина. В конце концов он пообещал предоставить Мартину все, что он просит, и выскочил из каморки столь же стремительно, как и появился.

Пока Мартин в своем затворничестве перелистывал книги и корпел над древними текстами, в стране начиналось открытое восстание.