Лютер. Книга 1. Начало

— На месте четверо. Отец, мать и сын. Иностранка-горничная. Дочь исчезла.

Лютер, откинувшись на сиденье, машинально наблюдает, как пожарные щедро обдают догорающий «ягуар» антипиреновой пеной. Красотища: черный металлический остов, расплавленный пластик.

— Сколько дочери?

— Одиннадцать. Мия. Мия Далтон.

Степень сложности дела пока неясна.

— Скиньте мне адрес, — просит он. — Буду сразу, как только получится.

— Пока ты не рванул, — говорит Роуз, — еще кое-что.

— Что именно?

— Кажется, один из преступников у нас. Сын.

Длинная, как минутная стрелка, секунда.

— У вас кто?

— Множественные ранения, — сообщает она. — Найден в двухстах метрах от места преступления. Свидетель слышал перебранку: двое мужчин вроде как ссорились из-за маленькой девочки. Девочка истекала кровью.

Лютер хватается за руль; в голове плывет.

— И этому свидетелю не пришло в голову выйти и попробовать вмешаться?

— Это был не он, а она. И ей шестьдесят пять лет.

— У них там что, по всему кварталу только одинокие старушки обитают?

— Нет.

— Что с этим сыном?

— Жив. Как раз сейчас его везут в хирургию на «скорой».

— Жить будет?

— Последних данных у меня нет. Тут пока неразбериха. Коллегии присяжных сейчас уж точно не доискаться.

— И я никак не смогу его допросить?

— Нет, во всяком случае, пока.

— Документы какие-нибудь есть?

— При нем ничего. Бумажник, там немного наличности, проплаченная кредитка.

— Проплаченная где?

— Сейчас вникаем.

— Хотя что толку, — вздыхает он, — все равно не отследить. Они сейчас осторожные стали. Эти карточки можно купить за кэш где угодно. Или еще лучше: даешь на лапу какому-нибудь охламону, а он за тебя идет и покупает. ДНК у него взяли?

— Сейчас берут в срочном порядке.

Лютер опускает стекло, нахлобучивает на крышу машины магнитную мигалку. Выставляет навигатор и, никем не замеченный, разворачивается на Филдвэй-Кресент. Никем не замеченный, кроме Мартина Шенка, который поворачивается в его сторону и, сделав козырьком руку, щурится через темноту парка. Когда между ним и Шенком образуется достаточное расстояние, Лютер включает аварийные огни и запускает сирену. Под их тревожный аккомпанемент он едет до самого Чизвика.

Из клоунов на цирковую арену он прибывает последним. Предъявляет жетон констеблю оцепления, подныривает под полосатую ленту и оказывается под резкими огнями, придающими ночи оттенок внезапного безвременья. Судя по виду присутствующих, здесь нет никого, кто спал бы в последнюю неделю.

Теллер ему ничего не говорит, просто кивает. Лютер прячет руки в карманы пальто. На секунду приходит в голову мысль о жене: как она там?

Он переступает через порог, заходит в прихожую и… вот оно.

Команда криминалистов уже на месте — мужчины и женщины в комбинезонах, масках и синих бахилах. При них камеры, рулетки, мешочки для вещдоков. Прежде чем взгляду Лютера предстают тела убитых, он видит перевернутую мебель, кровь на стенах. И слово.

Лютер смотрит на него, смотрит на эту корявую надпись, сделанную густой, как масляная краска, кровью.

Лютер оглядывается на Роуз Теллер. В ее глазах читается жалость, и это его пугает, потому что это реакция на выражение его лица. Выбираясь из дома, он чувствует, что все взгляды устремлены на него.

Ветер снаружи недостаточно холоден. Вот бы сейчас нырнуть в ледяную воду, вдохнуть и задержать дыхание до тех пор, пока не заломит череп.

Теллер берет его за локоть, кивает в сторону: отойдем.

Вдвоем они бредут куда-то во вневременье, останавливаясь там, где конец ночи мягко переходит в начало дня.

— Хочешь уйти? — спрашивает Роуз. — На передышку?

— Да, — кивает он, — хочу.

— Ну так считай, что ты уже ушел. — Она дает ему время осмыслить сказанное, после чего продолжает: — Но ты должен знать: если уходишь из дела, то на этом все; ты просто показываешь людям, кто ты есть на самом деле. И неважно, что ты делал до этого или что будешь делать потом. В их глазах ты навсегда останешься копом, который позволил всему этому случиться, и свалил. Я знаю, это несправедливо. Более того, знаю, что твоей вины нет. Но тот мерзавец сказал, что сделает это, если ты не попросишь у него прощения. И хотя этого не произошло бы ни в коем случае, СМИ примутся раздувать совсем другую историю. А история эта — о тебе и о нем. Мы сделали, чтобы это были ты и он. Это наша вина. Но если ты сейчас сдашься — а я бы на твоем месте, черт меня подери, наверное, так и поступила, — ты сделаешься тем, за кого тебя все сочтут. Человеком, который допустил, чтобы все это случилось.

В небе стрекочут вертолеты. Их прожекторы метут улицы снопами пыльного света.

— В том… — После длительной паузы попытка сложить фразу не удается: подводит голос. Лютер густо прокашливается в кулак и начинает сызнова: — В том, что такого склада тип издевается над своими жертвами после их смерти, в общем, ничего удивительного нет. Мы всякое видали. Изувер-садист может оставить женщину с раздвинутыми ногами, между которыми что-нибудь воткнуто. Отсечь ей груди, изувечить лицо. Сбросить труп проститутки у знака «Свалка мусора запрещена». Но такого, честно говоря, я еще не видел.