Рид резко открывает дверь, чуть не ударяя ею по лицу какого-то взъерошенного, лет за пятьдесят субъекта в круглых очках (при взгляде на него у Рида возникает непроизвольная ассоциация со смущенным викарием, занятым поиском окаменелостей). Человека этого Рид видит впервые, но почему-то сразу угадывает в нем старшего инспектора Мартина Шенка.
Шенк снимает с головы слегка нелепую в такую погоду беретку, из-под которой комично выпрастывается наэлектризованный чубчик. Как стружка из рубанка.
— Детектив Рид? — стеснительно улыбается он.
— Смею вас в этом заверить, сэр.
— А вид у вас очень даже ничего, учитывая…
— Стараюсь не ударить лицом в грязь. Как раз сейчас отбываю к месту службы.
— Ах да, конечно. — Шенк мнет в руках берет, изображая волнение, хотя на самом деле спокоен как удав. —
Ночь-то какая напряженная, — вздыхает он, — для ваших коллег.
— Я в курсе, — кивает Рид, — потому и на ногах. Так сказать, свистать всех наверх.
— Я слышал, — говорит Шенк участливо, — один из фигурантов этого чудовищного преступления сейчас находится в интенсивной терапии.
— Видимо, да. Сын.
— Под вооруженной охраной, — акцентирует Шенк, скорбно покачивая при этом головой: дескать, куда катится мир. — А вы, я так понимаю, думаете активно включиться в это дело?
— А что, — резонно замечает Рид. — Ходить я могу. Поднимать трубку телефона тоже. Ну а ногами пускай кто-нибудь вместо меня бегает.
Шенк прямо-таки с истовой восторженностью кивает. Что, впрочем, не мешает ему задать следующий вопрос:
— А вы не возражаете, если мы вначале немножко поболтаем?
— Принципиальных возражений у меня нет, — отвечает Рид. — Но на самом деле, сэр, время сейчас не самое удачное для болтовни.
— Да-да, конечно. Вероятно, именно поэтому я не могу дозвониться до суперинтендента Теллер. Будь я маниакально подозрителен, решил бы, что она меня избегает.
— Вообще-то, у нее дел сейчас невпроворот.
— Конечно-конечно. Хотя нам… Нам всего-то нужно пару вещей провентилировать. Просто необходимо.
— Я ведь, кажется, уже говорил, — обижается Рид, — мне неизвестно, кто именно на меня нападал. Это было…
— …Очень быстро. Молниеносно. Точно. Вы насчет этого уже распространялись, я помню.
— Тогда что же вам нужно еще?
— Вы знакомы с неким парнем по имени Джулиан Крауч?
— Слышал, как же. Эта фамилия на слуху. Порнушник гребаный. Вы уж извините мой французский.
— Э, да чего тут, — благодушно отмахивается Шенк. — Я ведь в копах с той еще поры, когда по земле динозавры шастали. Что и на каких языках я только не переслушал. Типов вроде Крауча я знавал еще в ту пору, когда словечки вроде «сеанс», «улет» и «ноздри» были неологизмами.
На сленге семидесятых «ноздри» означали обрезанную двустволку Этот экскурс в историю Рид оценивает по достоинству, проникаясь к Шенку легкой симпатией.
Впрочем, бойтесь проникаться симпатией к Шенку…
— Ну так что же с этим Джулианом Краучем? — спрашивает Рид. — Что же он такого мог сказать?
— Что вы по отношению к нему совершали насильственные действия.
— Вот как! И когда?
— Сегодня вечером.
— Гм. Насчет своего алиби могу сказать, что оно у меня непробиваемое.
— Может быть. Но он не акцентировал, что это были лично вы.
— Тогда кто? Кого я мог послать — своего папу?
Шенк печально улыбается.
— Это — раз. А еще кто-то этой ночью спалил мистеру Краучу автомобиль.
— Кто-то спалил что?!
— Автомобиль. «Ягуар». Винтажный, кстати.
Рид заходится заливистым хохотом. Понятно, что не надо бы сейчас, но как же тут удержаться.
— И… когда?
— Часа четыре назад. Может быть, пять.
Смех, как видно, штука заразная: вот и Шенк расплывается в улыбке, да такой широкой, что выглядит даже обаятельным.
— Но послушайте, — постепенно приходит в себя Рид, — это же не человек, а ходячий мешок дерьма. У него врагов столько, что нам, вместе взятым, и не снилось. Это мог быть кто угодно. Кроме того, я же коп. Мне ли разгуливать по округе и поджигать автомобили?
— Дело, знаете ли, в том, что человек, фактически и спаливший тот автомобиль…
— А Крауч что, успел его заметить?
— Да не то что заметить, а даже… А я что, об этом не обмолвился?
— Нет, как-то обошли.
— А, ну тогда извините, — вроде как тушуется Шенк. — Совсем запутался. Когда мне звонят невесть в каком часу ночи или даже скорее утра, я пребываю в полной прострации, пока не подкреплюсь как следует. А все более-менее приличные кафе в это время закрыты. Тут, понимаете ли, мечтаешь о плотном завтраке, а тебе предлагают низкие калории или правильный холестерин — короче, податься совершенно некуда. Да и что это вообще за завтрак такой, хлопья с йогуртом! Настоящему копу нужна как минимум кастрюля жаркого. Вы уж только не говорите об этом моей жене.
— Ни в коем случае, — заверяет Рид. — Ну так и что там?
— Ах да, — спохватывается Шенк, — извините.
Он выуживает блокнот, слюнявит кончик карандаша.
— Я уж не буду цитировать расистские словечки, которые отпускал при этом мистер Крауч, но он описывает… так, сейчас… черного дылду… ага, вот: «негрила херов под два десять» — извините, вырвалось. Но это в его трактовке. В длинном пальто, вероятно твидовом.
— И… — ждет продолжения Рид.