Лютер: Первый из падших

В предыдущие годы моя спальня интересовала меня лишь мимолетно, потому что я часто занимался по нескольку дней подряд, а когда сон наконец подкрадывался, то падал в мягкое кресло за письменным столом. У меня всегда была уверенность, что я успею покинуть библиотеку вовремя, — в достаточно здравом уме и в силах призвать защиту. Цена беспечности, вызванной усталостью, была бы действительно высока.

Теперь я вижу, что библиотека завладела мной в большей степени, чем я предполагал. Знание могущественно, но оно же таит в себе опасность одержимости. И я стал одержимым. Не ради знания самого по себе, но чтобы сохранить безопасность и чистоту Калибана перед лицом приближающихся врагов. В этих покоях хранились трактаты, которые глубоко врезались в память после их прочтения, а крупицы знаний из них потом преследовали меня во сне по нескольку дней или недель. Сейчас я не смогу назвать ни одной из тех книг, ибо воспоминания были вырваны из моего сознания бурей, бушевавшей в нашем мире.

И в этом, я думаю, заключается главный урок. Знание имеет силу и смысл только в том случае, если оно получено через личный опыт, а не перенесено в сознание любым другим путем. Сначала я задавался вопросами о природе того, что я читал, что изучал. У рыцарей Люпуса была причина оберегать свои труды, и, осознав, чем обладаю, я точно так же скрывал их от всех, кроме Мистаи. Об этих книгах не знали ни достопочтенный Гриффейн, ни тем более Астелян. И я не хотел бы взваливать такое бремя на Мейгон, старейшую из моих союзников.

В то утро, вернувшись после совета, я зашел во внутреннее святилище, подготовив обереги, чтобы пройти внутрь, и защитив внешнюю комнату от нежелательного вторжения подчиненных, как делал сотни и тысячи раз до этого. И каждый раз я старался уделять должное внимание этим действиям, не выполнять их автоматически. Осознанность во всем — вот что я вам советую. Прежде всего познайте себя.

Внутреннее святилище представляло собой небольшую комнату, запечатанную слоями феррокрита, свинца и титана. Стены за полками были покрыты сплавом с примесью колдовства. Мне больно об этом говорить, но ремесленники, создавшие внутреннее святилище, вскоре погибли, унеся знание о его существовании в безымянные могилы. Как я уже говорил, будьте осторожны с источником, откуда черпаете знания, и помните о цене их приобретения.

Обереги создавались не только для того, чтобы сдержать опасность, но и затем, чтобы скрыть происходящее здесь от посторонних глаз. С древнейших времен в летописях Калибана упоминаются существа, которых мы называем Смотрящими-во-Тьме. Для них Альдурук стал домом. В последнее время они перестали открыто ходить по крепости — их можно было увидеть разве что краем глаза в момент сна или пробуждения, в тени последнего и первого света. Они остались с нами, но я ощущал презрение этих созданий. Видя их неодобрение, я старался утаить от них все, что происходило у меня в библиотеке.

Ха! Сейчас-то я рассуждаю мудро, но тогда вел себя как глупец. По ходу рассказа я все больше понимаю, что мне следовало бы усвоить этот урок много лет назад.

Пол внутреннего святилища был расчищен, и на его поверхности вырезали знаки призыва и сдерживания, чтобы направлять и проявлять энергию имматериума. Вокруг пентагона, который, в свою очередь, заключал в себе треугольник, были расставлены ритуальные предметы. Подобно тому, как спираль наших боевых тренировок делает воина лучше и сосредоточеннее, так и концентрические обереги оттачивают силу призыва.

Внутри треугольника ждал один из нефилла. Я выучил много названий, предназначенных для этих существ, но всегда называл их по-калибански — нефилла, духи не из мира смертных. Даже на планете фантастических зверей и полуодушевленных лесов нефилла были темой очень таинственной и туманной, особенно после прихода слуг Империума, жестокого навязывания рациональности и подавления наших традиционных верований.

Эта особь служила мне основным каналом связи с Потусторонним миром, как я имел обыкновение называть эмпиреи и все места обитания сил, не имеющих материального происхождения. Его истинное имя было стерто, но ради удобства в разговоре я называл его искаженным калибанским ругательством — Эскурол. Форма этой твари постоянно менялась, как и у любого обитателя нематериального мира, но обычно он предпочитал вид маленького сварливого существа с телом из голубого пламени. Когда я вошел, он сидел, отвернувшись от меня, на обугленных досках своего пристанища и что-то громко бубнил на непонятном мне языке. В какую бы часть комнаты я ни направлялся, дух, казалось, неизменно был обращен ко мне спиной.