В 1523 году Линк в свою очередь сложил с себя обязанности викария епископа ордена августинцев строгого устава. Причиной, подтолкнувшей его к этому шагу, стало вовсе не желание последовать за Штаупицем в бенедиктинский монастырь, а... женитьба. Обряд совершил Лютер. С этого же времени он с удвоенной энергией обратился к пропаганде отказа от целомудрия. «Принять обет целомудрия, — писал он одному из священников, — значит признать, что ты не человек. Так чего же мы боимся? Смелее вперед! С твердой верой обратим свои взоры к Богу и повернемся спиной к миру с его воплями, негодованием и презрением! Что за дело нам до Содома и Гоморры, гибнущих за нашим плечом! Хоть бы нам и вовсе не знать, что таковые есть на свете!» «Настал благословенный час, настал час спасения. Всего-то и нужно, что преодолеть краткий миг стыда, а за ним начнутся годы и годы славы и красоты. Да явит тебе Христос свою милость, дабы духом Его эти слова вошли в твое сердце и обрели в нем силу».
Итак, что же получается? Принятие обета стало признаком слабости, а его нарушение — актом мужества. Обеты оскорбительны для Бога, значит, тот, кто отрекся от данного обета, служит славе Божьей. Стоило Лютеру почувствовать в человеке, особенно занимающем важный пост, слабину, как он начинал планомерную осаду, пока не добивался своего. Так случилось с Вольфгангом Райсенбушем, настоятелем каноников св. Антония в Лихтенберге, который под давлением Лютера порвал с религией и женился на дочке портного. Рыцари Тевтонского ордена получили от него особое послание, в котором реформатор призывал их подать пример остальным религиозным братствам. Результат не замедлил сказаться. Гроссмейстер Тевтонского ордена прилюдно сорвал с себя клобук, а вскоре не только женился, но и прибрал к рукам все имущество ордена.
Недостойные своего звания священники и лишенные истинного горения монахи в массовом порядке порывали с духовным саном. Именно они, присоединившись к Реформатору, с особым усердием превозносили его учение о необходимости греха. «Все, кто хочет вести беспорядочную жизнь, — сообщал Юзинген, — вливаются в ряды евангелистов». Благодаря этим людям Лютер чувствовал себя правым в глазах широкой общественности. «Мы, проповедники, — впоследствии выскажется он, — стали еще ленивее и небрежнее, чем во времена папистского мрака и невежества. Чем тверже мы верим в свободу, завоеванную для нас Христом, тем равнодушнее и невнимательнее относимся к учению и молитве, тем реже творим добро, тем легче миримся с несправедливостью; если бы сатана не будоражил нас искушениями, гонениями со стороны врагов и презрительной неблагодарностью со стороны друзей, мы давным-давно превратились бы в ленивых бездельников, в подлости своей неспособных ни к чему хорошему».
Как же воспринимал новых проповедников народ? «Они не желают поступиться даже грошовой выгодой во имя проповеди Святого Слова, — сетовал Лютер. — Они грабят церкви и растаскивают добро, завещанное нам нашими предками... Многие из проводников Слова Божьего так презираемы народом, что влачат поистине нищенское существование, погибая от голода и холода». Эта картина типична для всей Саксонии, во всех уголках которой раздавались одни и те же жалобы: «Незаметные и подспудные гонения, в тысячу раз более опасные, чем открытая война, обрушились на нашу Церковь. Служители культа нищенствуют и терпят лишения, не встречая вокруг ничего, кроме презрительной ненависти».
Между тем, если верить помощнику Лютера Бугенхагену, они сами заслужили подобное отношение к себе. «Еще и сегодня, — сокрушался он в 1525 году, — многие мечтают стать евангельскими проповедниками, но из их уст ты не услышишь ничего кроме грязных ругательств в адрес монахов и священников-папистов, а также глумления по поводу пятничного поста, богослужений, украшения церквей, святой воды и прочих подобных вещей, которыми мы до сих дорожили. Зато о Евангелии от них не услышишь ни слова». Впрочем, дальше автор, нимало не заботясь о логике, сам поливает грязью папу, священников, монахов и всех христиан-папистов. Он предлагает вниманию начинающего проповедника лично составленный им перечень выражений, которые следует употреблять, говоря о духовенстве: традиционалисты, предатели, святоши, вырядившиеся в сутану, бритоголовые, писаки, играющие в четки, не расстающиеся с требником, зубрящие молитвы, римские паломники. Он не уточняет, нужно ли вываливать на слушателя весь этот ворох комплиментов одновременно или делать из него выборку сообразно обстоятельствам.