— хорошо. — согласилась Радка, потом добавила. — Хотите пропою вам эту песню? Я её на память знаю!
— вы её всю помните?
— песню я знаю, правда каков мой голос, вы сами сможете оценить!
— хорошо моя любовь, я готов вас слушать вечно, пойте!
И Радка немного погодя, настраиваясь, начала петь очень высоко затягивая ноты.
Радка замолчала, и маленькая слеза выступила на её глазу.
— красивая песня и поёте вы замечательно, вы прямо сокровище, которое раскрывает свой блеск, чем больше открывают сундук!
— ага… Наверное. — вытерла глаза девушка. — Я эту песню давно знаю, многие девочки мечтают выйти замуж и бесконечно любить своего любимого. Не даром её поют на свадьбе. Я тоже мечтала об этом многие годы. В этом году я даже потеряла надежду, что когда-то найду своего возлюбленного.
— не грустите, я рядом, и никуда не денусь! — взял я любимую за холодные плечи.
Я крепко обнял её хрупкое тело, и прижал к себе, целуя волосы.
— честно? Вы обещаете, что не бросите меня одну?
— обещаю! Мы будем вместе всегда. Прямо как вы говорили…
— unum sumus in aeternum, я вас так люблю Любомир!
— и я вас люблю, моя Радость.
Мы соединились крепким поцелуем, который освещала холодная сентябрьская луна. Сегодняшний день был одним из лучших в нашей жизни, который мы точно запомним навсегда, и для этого нам не нужна была даже серебряная корона.
***
— Любчик! Просыпайтесь, скорее! Нужно одеваться! — тормоша меня за плечо, говорила Радка.
— чего? Куда? Что? Я хочу спать, отстаньте…
— мы же договорились в церковь пойти, вы что забыли?
— я уже в церкви, вот я молюсь… Вот батюшка…
— Любко вставайте, это не смешно! — вновь тормоша за плечи, повысила голос Радка.
— Иисус Христос… Аминь… — засопел я.
Она нагнулась и поцеловала меня, наивно думая, что это поможет. Но, это не помогло. После вчерашних танцеваний, я ног не чувствовал и невероятно хотел спать. Не понимаю, откуда у неё столько энергии, что она уже была одета и готова идти в эту церковь? И зачем я соглашался? В помощь Радке зашла мать, которая удвоила силы сопротивления моего сна и начала с новыми угрозами меня будить:
— Любомир! Давайте, вставайте, а то Бог не простит вам ваших грехов! И самый первый грех это то, что вы пообещали пойти с нами в церковь и не хотите идти! Не заставляйте нас скидывать вас с кровати!
— а это точно требуется? — спросила Радка у мамы.
— в детстве я и не так боролась с его сном, этот любитель поспать по-другому не понимает! — угрожающе помахала пальцем мать.
— ладно, ладно! Встаю! Вы идите я вас сейчас догоню!
— нет! Дорогуша! Если вы сейчас же не встанете, я принесу ведёрце воды, и тогда вы пожалеете!
— мама это не честно!
— я предупредила!
— хорошо, встаю.
Я поднялся и побежал в летний душ, который в такое время принимать было не самым приятным решением. Холодная вода жгла как огонь, но давала необходимый эффект. Я проснулся с криками и проклятиями. Две женщины уже ждали меня во дворе, о чём-то разговаривая. Спешно одевшись в белую рубашку и чёрные штаны, я был готов идти молиться Богу, в первый раз, в церковь. Я подошел, и мама стала поправлять мою рубашку, будто мне было десять лет.
— А можно без этих процедур? Может, пойдём уже?
— на вас люди будут смотреть! Стойте смирно и не двигайтесь, пока я вас до ума доведу!
Мама поправила рубашку, а после этого расчесала мне волосы. Затем намазала их тонким слоем жира и снова уложила. Потом вновь вытянула какой-то флакон с более сильным запахом и мазнула мне пол шее.
— ух ты, Любомир теперь вы тоже пахнете! Только не так как я! Ваша мама должна работать парфюмером! Так ведь называются люди, что во Франции делают запахи?
— вроде бы так! — ответила мама. — Так всё готово, теперь идём.