Лютый гость

Днем же Вилли забивался в какой-нибудь дальний угол и мечтал о том времени, когда родители наконец уладят все свои срочные дела, о которых ему постоянно говорила забегающая на пару минут в неделю растрепанная мать, и заберут его отсюда домой. Там у него каждый день будет компот из садовой сливы, а по воскресеньям – кисель и пряники, как у детей деревенского сапожника. А потом он пойдет в школу, где учитель расскажет ему, какие существуют на свете города, кроме Фильсхофена, и почему ночью темно, зимой холодно, а в сене живет так много комаров… Он снова и снова представлял себе тот день, когда мать придет сюда не одна, а вместе с отцом и скажет: «Забирайся-ка, сынок, побыстрее в машину! Мы едем домой!»

Однако Перпетуя не очень-то торопилась. Ее новый роман, о котором знала уже вся округа, набирал обороты, и какому-то там ноющему сопливому пацаненку в ее теперешней жизни места не было.

Новой пассией кладовщицы оказался здоровый, красномордый парниша лет сорока со странным именем Барри, подвизавшийся где-то на перевозках. Барри обожал шумные компании, карты и шнапс и мнил себя почему-то знатоком биржи. Замахнув стаканчик, он пускался в длинные, пространные рассуждения о тактиках игры на повышение и понижение и даже чертил какие-то «графики курсов акций», чем приводил в полный восторг свою малограмотную любовницу. Он плел ей истории об их скором непомерном обогащении, а Перпетуя взвизгивала от удовольствия и порывисто обхватывала сзади волосатые плечи своего Барри, утыкаясь носом в его лоснящийся жиром, вечно потный загривок. Она не уставала расхваливать каждому встречному необыкновенные качества бой-френда и перечислять «все, что он для нее сделал». (Сделал он и вправду немало: автор этих правдивых строк рискнет предположить, что это именно пьяный Барри-перевозчик поспособствовал созданию «доказательств» для поимки мужа-насильника).

Жизнь молодая пара вела, разумеется, разгульную, чтобы не сказать разнузданную. Перпетуя с головой ушла в новую любовь, утонув и завязнув в ней, словно кирпич в чане с гудроном, и не вспоминала ни о сыне, ни о работе. Да и зачем ей было работать, когда доставшейся ей после развода доли мужниного состояния с лихвой хватало не только на нескончаемые пиры, украшения и наряды, но и на дорогие подарки ее милому Барри, в короткое время разожравшему такую ряху, что и бегемоту не снилась, и вконец обнаглевшему.

«Опель» Кристофа, доставшийся ему «по наследству», Барри разбил уже через две недели, въехав по пьянке в привязанную у кабака лошадь, но тут же получил взамен новенький «Бенц» с кожаными сиденьями, на которых его грузная задница всегда оставляла влажные блестящие полукружия. Подруга его корчила из себя светскую даму, атакуя с пятницы по понедельник мюнхенские салуны, а по будням восторгаясь мазней современных мастеров в выставочных залах округи. Она совершала набеги на модные магазины и не скупилась на чаевые смуглым хлыщам-официантам. Косметику на свою светящуюся счастьем и глупостью физиономию она накладывала теперь на французский манер, и с каждым днем все больше разноцветных теней оседало на ее начавших покрываться сетью морщинок веках, отчего они выглядели распухшими, тяжелыми и делали Перпетую похожей на болезную китаянку. Завидев своих бывших подруг – кладовщиц да «деревенских клуш», как она выражалась, мамаша Вилли брезгливо морщила свой напудренный нос и демонстративно отворачивалась, показывая, что не желает иметь с ними ничего общего. Собственного отца, когда-то ловко пристроившего ее замуж, а позже столь рьяно нападавшего на недостойного зятя, она больше не навещала, боясь замарать свою репутацию светской львицы родством с немытым хлебопашцем.

Однако, несмотря на все потуги и разбрасываемые пригоршнями чужие деньги, Перпетуя так и не была принята в круг людей интеллигентных и воспитанных. Ни жены профессоров, ни даже пассии нуворишей не желали проводить время в обществе глупой визгливой истерички, слушать ее пошлости и терпеть фамильярное обращение. Будучи плебейкой до мозга костей, Перпетуя упорно льнула к патрициям, но была отвергнута. Это обстоятельство злило и раздражало бывшую кладовщицу, заставляя ее тратить еще больше денег на барахло и шик, пока, наконец, не случилось то, что неминуемо должно было случиться, – деньги бывшего мужа кончились, и даже доля Вилли, которой она должна была «с умом и сердцем» управлять, была полностью промотана. Кредиторы забрали за долги основанное Кристофом Каем дело, а остатки капитала, припрятанные на отдельном банковском счете, прикончил любимый Барри, всадив их в какие-то рисковые акции, которые, разумеется, прогорели.