Лютый остров

Они раздели его, и теперь все Обличье было на виду, открытое воздуху и ветру. Небольшое, с половину ладони, не понять, мужское или женское лицо с опущенными синими веками, с плотно сжатыми синими губами выделялось на смуглой Киановой коже. Тонкие линии отливали то голубизной, то багрянцем и, казалось, поблескивали в темноте. «Хотел бы я знать, красиво ли оно», – мелькнула у Киана неуместная мысль, и он ощутил мимолетный укол зависти, какой испытывал изредка, думая об этом. Ярт и Эйда Овейны смотрели на Обличье так, как могли смотреть лишь те, кто не носит его на себе, и видели его таким, каким никогда не видел его Киан. Он-то мог лишь опустить голову и увидеть Обличье наоборот, подбородком вверх, вытянутыми уголками закрытых глаз вниз – или в зеркале, но тогда казалось, будто оно с правой стороны груди, а не на сердце. Носящий Обличье – единственный, кому вовек не дано увидеть истинное его лицо. И потому-то он единственный, кому неведом страх, который чувствуют прочие, когда оно открывает глаза.

«Открой глаза, – мысленно взмолился Киан, – открой же глаза и скажи им...»

Оно не могло.

Они замазали ему глаза смолой.

– Мы можем идти? – Эйда шептала, кажется, больше от страха, чем от нежелания привлечь внимание Киана. – Оно теперь не...

– Я не знаю, – повторил Ярт. Его руки, перемазанные в черном и липком, мелко дрожали. – Я не... проклятие! Он очнулся!

Мальчишка принялся дико озираться, ища что-то, потом схватил с земли и занес над головой камень. Киан ощутил легкий удар в висок изнутри – Обличье ослепло, но не онемело, нет, – и понял, что именно этот булыжник едва не проломил ему голову. Он сжался, рванулся и одним движением перекатился по земле в сторону, так что камень с размаху вмялся в податливую влажную землю.

– Перестань! Нет! – Эйда схватила брата за руку. – Ты же обещал мне! Ты говорил, что сможешь...

– Я говорил, что попробую! – заорал в ответ Ярт – и вырвал рукав из ее пальцев. – Чья жизнь тебе в конце концов дороже, его или наша?!

Она села на пятки, бледная, с упавшим на спину капюшоном и растрепанными прядями, выбившимися из кос. Киан осторожно пошевелился. Руки и ноги были стянуты не очень крепко; он не сомневался, что сможет освободиться, но на это уйдет время. Он все еще чувствовал ярость – и боль, боль части его тела, нет, части его, которой они посмели коснуться. Тягучая древесная смола, размазанная по коже, стягивала волоски на груди и жгла, словно каленое железо.

– Вы глупцы, – хрипло сказал он. – Вы не знаете, с чем связались.

В глазах Эйды плескался ужас.

– Ярт, ты говорил, что сосновая смола...

– Сосновая смола с мумие, – отрывисто закончил тот, сжимая и разжимая кулаки. – Или хотя бы с молотыми костьми. Ну нету у меня мумие! И кости только заячьи, а если в и были человечьи, все равно нет ступки, чтобы их растереть. И к тому же... к тому же я никогда этого сам не делал. И не видел даже, как это... Мне рассказывали, – неловко закончил он и заломил пальцы – беспомощным, женским жестом.

Киан почувствовал, что улыбается. Это была та самая улыбка, от которой пели птицы в душе трактирщика Алько по прозвищу Шиповник. Других улыбок не осталось у того, кто звался когда-то Кианом Тамалем.

– А еще деготь, – сказал он. – Деготь даже лучше смолы. Но непременно с примесью из тертого бараньего рога и мочи того, кто носит Обличье. Или же взять женской месячной крови и добавить к ней мандрагорного корня и негашеной извести. И замазать Обличью не только глаза, но также ноздри и губы.

– Я... я про это слышал, – пробормотал Ярт, похоже, совершенно сбитый с толку. – Но говорят, что смола...

– А лучше всего, – спокойно добавил Киан, – выжечь. Прижать к груди обличника головню и держать, пока кожа не обуглится и не сползет клочьями. Или надрезать и ободрать, непременно до самого мяса. Так, говорят, надежнее всего.

Эйда молчала, сидя на пятках и спрятав лицо в ладонях. У Ярта Овейна дрожали губы. И тут он впервые удивил Киана, медленно вытянув из-за пояса и оголив кинжал – тот самый, который Клирик отобрал у него при аресте.

– Думаешь, сможешь? – поинтересовался Киан.

Мальчишка сглотнул. Еще вчера, в том овражке у дороги, Киан с первого взгляда понял, что он сроду никого не убивал. И дружки его тоже – наибольшее, на что они способны, это пьяная драка в таверне. Чтобы сделать то, что Ярт хотел сделать, нужно было быть иным. Нужно было быть Кианом Тамалем. Хотя бы.

Он был им когда-то.

– Что, малыш, в штаны наложил? – спросил Киан и увидел, как вздрогнула Эйда. Увидел – странное дело, – как просветлело, разгладилось ее осунувшееся лицо. Как будто в ней вдруг проснулась надежда. Надежда, что он...

Клирик Киан повел подбородком из стороны в сторону. И в его льдисто-серых мертвых глазах скользнула легкая горечь насмешки.

– Ты не сможешь, парень. Но не огорчайся. Это все равно не поможет. Ни смола не поможет, ни деготь с женскими кровями, ни горящая головня.

– Врешь, – с вызовом вскинулся Ярт. – Ты нарочно врешь, ты...

– Неужели ты думаешь, – сказал Киан мягко, – что я не пытался?