"Лютый зверь" (СИ)

  Слабая пыль осенней дороги с чадящим дымом смешивалась, оседала в придорожной широте, и в наполненном вымени коровьем тоже смеркается день. Большие расплывчатые серые глаза выпроводили вожака стада, ...и забили рога в землю, продолжили подбирать сытые остатки высохшей нивы.

  Нико, не успел заглушить двигатель, а негодующий Алекса уже перепрыгнул сцепленную изнутри калитку, тут же палка Паню ищет, поймать свирепого зверя, настроен, без выяснения забить собрался, - у расплаканной сестры тяжесть снять хочет, трясётся весь.

  Маша испуганно заголосила:

  - Братко, братко, осторожно батко, наш Паня меру злости не знает, такой зверь любую беду учудить может, остерегайся родимый.

  Алекса рыскает в доме, в сарае, всё подворье обшарил, нигде Паню не находит. Обошёл копны, чердак прополз, пусто везде, - убежал зверь... Негодует Алекса, веретеном крутится, в ладони плюёт, из палки стук пустой извлекает, аж кур уже прибравшихся растревожил. Кудахтают куры, и петух человечьими словами сквернит из загона.

  - Вот оно что, - Алекса в клетку запрыгнул, забрался в курятник, Паню притаившегося выволок наружу. В одной руке брыкающегося мужичка держит, поднимает для обзора повыше, другой колотит бултыхающиеся висящие ноги пойманному зверю. Приносит к порогу, бросает в ноги сестре гневливого её мужа.

   - Вот он твой зверь. Этой ли шкварки мне опасаться надо?

  У Пани штаны сползли, кожушок задрался, трепыхается под палкой своячок, землю царапает, лепечет несуразности, грозится в колодец броситься, другую беду учудить хочет.

  По рукам, по ногам бегает пастушья палка, злонравного мужа колотит карлига - укрощает зверюшку. Паня по земле катается, до горнила колодца дополз, крышку скребёт, шаркает качающийся сплоток, опростать глубину пытается.

  - Утоплюсь..., блошусь в воду, умелеть хочу... - кричит Паня, крышку колодезную смещает, приоткрывает и снова захлопывает.

   - Ой..й... йошеньки, батко, - заголосила сестра другим новым завыванием, - ты его бьёшь-убиваешь, пропадёт моё горе, утопится, как я без него жить останусь...

  Суматоха вечера разрастается. Соседи через забор смотрят. Лупит Алекса колпак шаткий, колотит кривые пальцы, зверька от ямы отгоняет. Маша в смятении, чуть ли не отпевает мужа:

  - Ой, Паню, Паню, выживешь ли, котик мой мышеловный, ворон высоколётный, что батко с тобой сделал.

  Алекса попятливо палку уводит, неопределённостью состояния своего не доволен, сплюнул гневно, молча, со двора подался, раскрутил проволоку стопорившую калитку, далеко забросил, Никифору указывает:

  - Вези меня к коровам, от людей всегда устаю. Я старой коровы теля, - молоком жирным откормлен. Всю жизнь со зверьём бодаюсь, - и от того, только уныние одно имею.

  - Ага, убежал Мишка, длаку со мной захотел устлойть, испугался, длапанул, - Паня чесал ссадины и царапины, кулаком угрозу изображал. Маша слюнявила пальцы, ковырялась в ушах, доставала ржавую серу, и мазала раны мужу, приговаривала:

  - Тише, тише тебя только тронь, всех разгонишь, никому покоя не будет...

  Кормилец - день убежал. Стадо не спешит копыта расплющенные уносить из сытого поля, - недалеко расстоянием ушли коровы, дождались пастуха-вожака. Медленные морды, и по дороге домой всё остатки осени подбирают, всю ночь, разжёванную увядшую массу перетравливать будут, с вечера выдоенное вымя, - к утру наполнить обязаны. И каждый сытый день, - забытым в коровьем черепе останется, - такова обязанность молочная.

  ...А ожидание утреннего молока, - тоже морока сладкая для детей; бьют белые струи наполненные подойники. Взрослые волокиты, - то совсем не их детская тревога.

  Зверский аппетит, в растущих малых людях выползает с утра, к утру у коров ясли все вылизаны. Выгонять пора из стойла, - сборное стадо.

  Вольно и широко будут весь день пастись коровы остатками урожая в убранных нивах. Звенит бубенчик - молоко прибавляет. Сегодня другой пастух по череду за гуртом присматривает. Не умыкнут, не задерут двуногие лютые звери, что за буераком, за скирдами прячутся.

   И для других тоже вот, - такие пастушьи прибаутки, - иногда, бывает, доходят.