Ливень в графстве Регенплатц

– О, госпожа, звание вашей подруги для меня дороже всех титулов на свете! – Ханна вскинула благодарный взгляд на графиню, но тут же опять его опустила, с грустью добавив. – Вот только жаль, что у меня ничего не получилось.

– Ничего, у нас ещё есть время, – успокоила Патриция, положив руку девушке на плечо. – Мы что-нибудь придумаем. Зло всё равно проиграет.

И по-дружески улыбнувшись Ханне, Патриция поторопилась вслед за мужем.

Детская комната находилась в южном крыле замка. Генрих спустился в просторную залу, повернул и поднялся на третий этаж. По узкому коридору, ведущему к детской, громким эхом разливался плач младенца.

– Да что ж это такое! – с новым порывом гнева воскликнул ландграф. – Почему сегодня мои дети плачут?!

Теперь Патриция встревожилась не на шутку, ведь уже плакал не чужой ребёнок, а её родной сын. Не произнеся ни слова, скидывая на ходу мешавший плащ, она бегом бросилась в детскую. Там в своей колыбельке лежал и жалобно плакал малыш Густав, поднимая вверх ручку с перевязанным белой тряпицей пальчиком. В одном месте сквозь тряпицу проявлялось бледное кровяное пятнышко. Возле колыбельки суетились молоденькая нянька Юта и графиня Бренденбруг. Чуть поодаль стояла маленькая Маргарет в красивом розовом с яркой тесьмой платье. Наблюдая за происходящим, она удивлённо хлопала светлыми пушистыми ресницами и машинально мяла кончик тугой косы рыжих волос.

– Что случилось? Что с моим Густавом? – испуганно восклицала Патриция.

Подбежав к колыбели, она схватила сына на руки и осмотрела его перевязанный пальчик.

– Откуда эта кровь?

– Ничего страшного, – как можно спокойнее отвечала Магда. – Просто мальчик укололся о брошь.

– Просто укололся? До крови? О какую брошь? Откуда она взялась в его руке?

– Мы не уследили. Юта меняла бельё для Густава, а я отвернулась к сундуку, чтоб приготовить мальчику чистую одежду, Маргарет же играла с малышом и зачем-то дала ему свою брошь. И он нечаянно укололся.

– Что за нерадивые няньки у нас! – громыхнул вошедший в детскую Генрих, который тоже слышал объяснения Магды. – Их следует высечь да выгнать из замка! Одна чуть с лестницы не свалилась с ребёнком на руках…

– С лестницы? – вскинула Магда изумлённый взгляд на дочь.

Та, покачивая на руках сына, кивком головы подтвердила.

– …другая позволила младенцу взять в руки острую вещь! – продолжал негодовать Генрих. – А вы-то, графиня, как позволили внукам?..

– Я уже признала нашу с Ютой вину, – с нервом прервала зятя Магда. – Но, в конце концов, произошла не трагедия, а лишь неприятность, из-за которой не стоит нагнетать скандал, ландграф. Смотрите, Густав даже уже успокоился.

– Значит, по-вашему, возмущение моё беспричинно? – возразил Генрих. – Да, слава Богу, Густав отделался маленькой царапиной, а Берхард слабым синяком…

– У вашего мальчика синяк? – вдруг ужаснулась Магда.

– Да, мама, – едва сдерживая слёзы, вновь подтвердила Патриция. – Берхард ушибся, а у Густава – кровь. Видишь, как всё серьёзно?

Графиня Бренденбруг прекрасно поняла, о чём говорит её дочь. Заклятье Хельги действовало, оно тугим узлом связало меж собой жизни Густава и Берхарда. Но Генрих, не ведая о тайне говоривших женщин, расценил их испуг по-своему, приписав его к их доброте и сочувствию к малым детям.

– Ладно, – смягчившись, произнёс он. – Всё это, конечно, неприятно, но не смертельно. В конце концов, мальчики – будущие воины, в их жизни будет боль и более жестокая.

Но Магда не слушала зятя. Графиня Бренденбруг медленно приблизилась к Генриху, внимательно вглядываясь в ребёнка, сидевшего у него на руках.

– Так это и есть ваш сын Берхард, ландграф? – глухо спросила она.

– Да, – ответил Генрих, найдя наконец повод для улыбки. – Это Берхард, и с сегодняшнего дня он будет жить в нашей семье, расти вместе с сестрой и братом. Теперь это не мой, а наш сын.

От этих слов Патриция чуть не простонала. Ненависть к пасынку в ней разрасталась с каждым мгновением, и молодая женщина поклялась себе, что пойдёт на любые жертвы, любые преступления, но найдёт способ избавиться от этого мальчишки, освободить от него Густава. Но что ещё страшнее, в сердце Патриции пустила корни жестокая обида на мужа, на то, что мужчина, которого она горячо любила, подвергает её душевным пыткам и готовит для неё жизнь полную страданий. Такая обида не скоро проходит, а чаще не исчезает и вовсе. Продолжая покачивать на руках сына, Патриция отошла вглубь комнаты, чтоб скрыть от посторонних боль души своей.

Генрих же ничего не замечал. Он радовался старшему сыну, гордо поднимал его над головой. Потом повернулся и увидел тихо стоявшую в стороне дочь.

– Маргарет! – окликнул её Генрих. – Что ж ты не подходишь к папе? Обычно ты меня встречаешь громким смехом, а сегодня молчишь.

– Я побранила её за баловство, – сообщила графиня Бренденбруг.

– Ах, вот в чём дело. Ну-ка, подойди поближе.

Виновато потупив взор, Маргарет несмело приблизилась к отцу.

– Зачем же ты, озорница, дала братику такую колючую игрушку? – не слишком строго поинтересовался Генрих, склонившись к девочке. – Теперь у него пальчик болит.