Ливень в степи

Все ближе вершина Халзан Добо, уже виднеются вдали синие горы Маахайта, горбатится Майла Байса, скоро покажутся и хребты Улэнтуя. Вот они, опоясанные белым кушаком тумана! Видны, наконец, и юрты родного улуса. Жаргалма закрыла лицо рукой, ей хочется смеяться и плакать, соскочить с коня, прыгать, бежать вперед. От волнения трудно дышать… Завяжите ей глаза, она все равно добежит до улуса, по голосу узнает там каждую собаку. Чувствуют ли родные, что она подъезжает к дому? Должны, должны чувствовать!

Родительский дом - маленький, низенький, почерневший от дождя и солнца. Амбар, крытый темной лиственничной корой. Все на своем месте, ничего не изменилось. Только телеги нет, отец уехал куда-то. Может, соскучился, поехал за нею, да они где-то разъехались… Бедняга Шойроб, старший брат, сидит все там же, пилит дрова. Он слабоумный… А где Очир, младший брат? Увидит, со всех ног кинется навстречу. Родная, милая мама в старом коричневом халате стоит у крыльца, встречает свою дочь. Жаргалме кажется, что она все три месяца стоит тут, ждет, не спускает с дороги уставших, заплаканных глаз. Собака Янгар с лаем выбежала навстречу, но сразу узнала Жаргалму, замахала хвостом. Янгару неловко, что лаял на своих, он то забежит вперед Саврасого, то отстанет, то подбежит к матери Жаргалмы, словно хочет сказать: «Смотрите, кто к нам приехал!»

Мать взяла коня за повод, с ласковым вниманием, с тревогой смотрит на дочь. Жаргалма соскочила с коня, мать поцеловала ее в щеку, вдохнула ее родной запах.

- Ты рано выехала? - спросила мать, избегая главного вопроса.

- Рано, - ответила Жаргалма, будто у нее ничего не случилось. Она смотрела на мать, видела в ее глазах немые вопросы: почему ты одна? Что случилось? Где твой муж, почему он не приехал? Но мать не спрашивала, и Жаргалма молчала.

Они сняли седло и привязали коня, сразу после большой дороги кормить и поить его нельзя, надо дать постоять, отдохнуть. Мать и дочь вошли в летник, там все стояло, как и прежде, - сундуки, божница, чугуны и горшки. Она помнит все это с малых лет. А где лежат ее бабки, которыми она любила играть? Они были гладкие, точно лощеные… Зачем родители отдали ее замуж, разве она мешала им? Как она решилась уехать отсюда, оставила мать, отца, братьев? А чужие люди в новом улусе за что оскорбили ее, обидели?

Жаргалма разволновалась, готова была разрыдаться. Мать видела, что творится с дочерью, отошла к очагу, загремела горшками и вдруг не выдержала, громко заплакала. Это переполнило муку дочери, слезы закрыли глаза Жаргалмы. Ей все было понятно: глупая молва докатилась и до родного улуса - мать все знает, потому ни о чем и не спрашивает, не удивляется ее приезду. «Кто, какой глупый человек привез сюда эту ложь? Сдох бы, дурак, не жалко его. Пусть черви его сожрут», - подумала Жаргалма и тут же спохватилась: она же не знает, кто это был. Что, если ее брань принесет тому человеку несчастье?… А мать стоит возле и все повторяет одни и те же слова: «Не плачь, дорогая… Это сплетни, все со временем забудется…» Жаргалма и раньше много раз слышала это. Кто говорит сейчас - родная мать или свекровка Ханда? «Боги, - стонет про себя Жаргалма, - сплетня расползлась по свету, докатилась до родного дома. Разве можно дальше так жить? Умереть… Родители поплачут и забудут».

- Куда… Куда уехал отец? - сквозь рыдания спросила Жаргалма.

- В сомонном Совете дежурит… Очередь вышла. Через три дня вернется.

- Очир к соседям ушел?

- Нет, овец пасет.

Ни мать, ни дочь не могут остановить слез. В народе говорят, что у сплетни короткая дорога. Может быть… А ноги у сплетни быстрые: она в своих стоптанных ун-тишках бойко бежит от одного порога к другому, оставляя за собой грязные, путаные следы. Матушка-правда не всегда сразу догоняет семенящую старуху кривду. А настигнет ее правда, своими чистыми, сильными руками вырвет у кривды змеиный язык, двинет ее башкой о крепкую лиственничную коновязь. Выползет из расколотой башки вонючий дым, высыплется серая холодная зола, ничего больше не останется от злой кривды - и все. «И вот, - думает Жаргалма, - возьмет меня матушка-правда за руку, выведет на широкую дорогу и скажет: «Идем вперед. Для нас теперь все пути открыты, все нас зовут».

Быстро бегут мысли Жаргалмы… «А что, если отец и мать поверили в сплетню? Что, если по ночам молились богам, чтобы я не делала людям зла? Они знали, что Норбо не захочет со мной жить, ждали домой…» И верно - ее отец Абида и мать Мэдэгма до недавних пор гордились, что хорошо выдали дочь замуж, ждали к себе дорогих гостей. Но вот до их ушей добралась страшная сплетня.

«Поезжай за дочкой», - сказала мужу Мэдэгма. Тот отмахнулся. Когда жена второй раз сказала, чтобы он ехал за Жаргалмой, Абида рассердился:

«Что мне некуда себя девать, что ли? У меня дежурство в сомонном Совете. У нее свои ноги есть, сама может вернуться. Коня возьмет…»

Абида тревожился о судьбе дочери, но про себя думал: «В жизни всякое бывает. Торопиться не надо, лучше сделаем вид, что ничего не знаем, не слышали».