Ливонская война

— В душе, коль тебе угодно, называй его государем… А меня не гневи сим словом. Для меня государь не он! А что до слыху, так он и без него ведает, что я про него думаю. Упомни, что он изрёк мне на своей первой свадьбе: «Отрежу я тебе, тётка, патлы твои!» Упомни, что ему изрекла я: «Отрежешь с головою заодно!» На том мы стоим уже полтора десятка лет. Я уж постарела до краю, и волосы мои побелели вгладь, но он до сих пор боится их и будет бояться, покуда не снимет их заодно с головой. Ибо головы моей он боится ещё пуще!

— Не возьмёт он такого греха на душу.

— Грех в его крови, и род его весь в грехе! Отец его, князь Василий, наказан был Богом бесчадием за то, что на престол посел мимо племянника, законом венчанного на царство!

— Великий князь Иоанн Васильевич сам разрушил венчание и завещал престол князю Василию.

— Разрушил Богом принятое венчание! Оттуда и исплодился грех! И Господь узрел его! Не дал он князю Василию чадородия, дабы усечь на нём род его и оградить на дале престол от незаконного владения. Да снова стался грех… Про то тебе и поведаю. Когда князь Василий прожил с Соломонией двадцать лет и не родил себе наследника, стал он помышлять о новой женитьбе, укоряя Соломонию бесплодием. Тогда же и Елену себе приглядел, и бороду подстриг, чтоб понравиться ей! Бедную Соломонию насильно постригли в Покровский суздальский монастырь, а Василий обвенчался с Еленой. Сие всем ведомо. Да не всем ведомо, что постриженная Соломония вскорости понесла. Совокупилась она преступно с другим мужем, безродным, сирым, коего приглядела в Суздале, чтоб испытать себя. Не верила она в свою неплодность. Так и вышло. Родила она. Чадце то вскорости померло. А князь Василий после свадьбы на Елене ещё четыре года мыкался по монастырям, молясь о чадородии. Зачала Елена, да больно уж дивно сие все… Соломония двадцать лет не могла зачать от князя, а от сирого зачала, да и Елена уж больно долго судьбу пытала. Упомни, стали поговаривать, что и от второй жены не дождаться князю наследника: заклятье будто бы на великокняжеском роде за клятвоотступничество. Вот тут-то Елена и свершила свой смертный грех. Соломония ей путь указала! А про Соломонию она ведала… Князь Василий дознание учинял о Соломонии и уж не преминул поведать обо всём, что вызнал, своей молодой жене. А с кем она грех содеяла — стало ясно сразу по смерти князя Василия. На седьмой день Телепнёв при ней в брусяной избе уселся. И в спальне пьяного служки видели… В Елениной спальне.

— А что коли домыслы все?

— Домыслы? Твёрд ты, боярин! Любуюсь тобой! Ну а что же, ребёнок у Соломонии — тоже домысел?

— Так могло статься, но то — грех Соломонии. Елена могла зачать правдой.

— Пошто же Телепнёва к себе приблизила, лотрыгу и пьяницу? Пользы от которого в государском деле, как от клопа в бане.

— Сторона его сильна была.

— Сторона? Кто же за ним стоял? Мы, Старицкие, иль ты, Челяднин? Иль Шуйские? А буде, Бельские?

— Бельские да Шуйские меж собой грызлись…

— А Телепнёв Елену ублажал!

— Буде, и ублажал… Через то она могла его и приблизить!

— Твёрд ты, боярин! Чует он в тебе сию твёрдость, через то и вернул к себе. Ранее он боялся твоей твёрдости, теперь ему её недостаёт.

— Твёрдость моя не помеха рассудку. Супротив правды какая твёрдость устоит? Упрямство лише!

— Тогда изреки мне: случайно ль, что, лише обвенчавшись на царство, Иван в третий день посадил на кол сына Телепнёва? А ещё через седмицу отсёк на Москве-реке, на льду, голову его племяннику?

— Нешто мог знать сам Иван?

— А пошто бы ему и не знать? Глаза есть, уши есть да и ума — не как у братца. А братец его — ещё один довод. Дурачок! От кого б дурачку родиться, как не от пьяницы Телепнёва. Князь Василий был трезвенник и умом крепок.

— А Иван?