Ливонская война

Иван помолчал, вперившись в колышущееся пламя свечей, будто там, в этом пламени, в его привораживающем сиянии, вдруг представилось ему въяве всё, о чём он думал, о чём только что говорил, и даже то, чего не говорил и не думал. Чёрные — чистой и яркой черноты — отблески падали на его глаза и тонули, и растворялись в их искрящейся влажности… Глаза его были полны света и оттого казались пустыми — глубокими воронками, высвеченными изнутри.

— Нещадно буду я крушить всё, что станет на моём пути! И вы мне будете в том пособники. Для вас иного исхода нет. Ибо что вы без меня? Из гноя вышли, в гной и сойдёте, коли от меня отшатнётесь!

6

Последнюю вечерню перед уходом из Невеля служили торжественно и по полному чину. Царь стоял её вместе с воеводами. Всю службу простоял на коленях перед алтарём, на нижней ступеньке солеи, молился много и исступлённо, как монах, подвергнутый епитимье.

После службы Ловкий читал с амвона присланные от митрополита и Новгородского архиепископа Пимена благословенные грамоты и благословлял от имени митрополита каждого воеводу. Последним благословил Ивана. Иван поцеловал подставленный Левкием крест, перекрестился, повернувшись к воеводам, стал торжественно, со слезами на глазах говорить:

— Князья? Воеводы! Слуги мои! Ныне реку я вам, как встарь рекли дружинам своим князья наши славные, праотцы наши — Ярослав, Мономах, Александр, Димитрий!.. Воспрянем духом и сердца укрепим отвагой и восстанем твёрдо на врагов наших во имя веры нашей правой, во имя Русии — отчизны святой, во имя государя и славы его и народа русского! Не на разбой мы идём, како ходили на нас татары, немцы, свей и иные супостаты. Не веру чужую попирать идём, не храмы рушить и народ чужеземный порабощать. Мы идём поискать своей старинной вотчины, воздвигнутой праотцами нашими на издревле нашей земле Русской и отъятой у нас злобным обычаем сильных. Были мы слабы, раздорны, не могли постоять за вотчины свои… Всяк, кто силён и жаден был, шёл в наш дом и разорял его, жёг наши церкви, попирал нашу веру. Ныне мы сильны, мы стоим на татарах и немцах, и никому не повергнуть отныне державы нашей! Пришла пора утвердить наше имя и в наших исконных вотчинах! Силой и умом деда нашего, великого князя Ивана Васильевича, мы добыли и присоединили к державе нашей Брянск, Путивль, Мценск, Новыград-Северский, Дорогобуж и иные города и волости. Силой и умом отца нашего, великого князя Василия Ивановича, мы добыли и присоединили к державе нашей великую вотчину нашу — Смоленск. Как в память о нашем славном деле казанском стоит на рву чудный храм Покрова, так в память о взятье Смоленска стоит Новодевичья Божья обитель. Битва при Ведроши и битва за Смоленск — позор литовский и наша слава, воеводы, и завет от наших отцов, как стоять за землю нашу русскую! И нам не пристало покрыть позором завет отцов наших! Я, государь ваш, зову вас, воеводы, — с богом! И утвердится воля наша по воле Божьей!

Воеводы слушали его торжественно, и, когда он кончил, у многих на глазах были слёзы.

Князь Владимир подступил к Ивану, приложил руку к груди, взволнованно глядя ему в лицо, тихо, дрожащим голосом сказал в ответ:

— Чудимся, государь, силе твоей, и воле твоей, и страсти твоей, подвигающей тебя на дело святое и нас возбуждающей и укрепляющей в твёрдом духе и в ненависти к врагам нашим! Наши души и животы наши отданы тебе! Одним мы с тобой огнём горим и до конца готовы испытать судьбу свою, дерзая за дело наше правое, за отчизну нашу и за славу твою! Мы персты твоей руки!

— Спаси Бог, князь, братец мой любезный, — уронил слезу Иван. — Спаси Бог, воеводы, сподвижники мои! Душа моя возликовала и радостью наполнилась, видя твёрдость и решительность вашу постоять за дело наше святое! Спаси вас Бог!

Иван земно поклонился.

7

Ночь. Тишина. В гриднице шевелящийся полумрак. Язычки пламени на свечах время от времени вздрагивают, будто кто-то невидимый прикасается к ним, и тогда на потолке, на стенах оживают тени, а потом всё снова замирает. Тишина. Ночь. Покой.

Иван взял со стола одну из не прочитанных днём грамот, распечатал её, бегло, мало вникая в смысл, прочитал несколько строчек. Дьяк Василий Щелкалов доносил ему о проведанных им тайных умыслах боярских детей Тимофея Иванова, сына Тетерина, и Марка Сарыхозина, сподвижников Адашева и Курбского, которые намерились сбежать в Литву.

«Тимоха Тетерин, — доносил Щелкалов, — тобой, государь, к постригу ведённый и на монастырское житьё уряженный, стакнулся с Маркушкой Сарыхозиным и ссылаются отай с еретиком злобным, старцем Артемием, сбегшим от тебя, государь, в Литву…»