«Ливонский» цикл

Первые три недели под замком было тихо, но с подходом главных сил литовского войска в середине августа осадные работы оживились. Подтянувшийся литовский наряд начал обстрел Тарваста, а королевские саперы стали подводить под стены замка мину. Работы эти завершились к концу месяца. 31 августа мина была взорвана, после чего в открывшуюся брешь устремились на приступ с копьями наперевес спешившаяся шляхта во главе с полоцким кастеляном Я. Волминским и наемная литовская пехота.

Гарнизон Тарваста встретил неприятеля прицельным огнем из пищалей и луков и градом камней. Атака была отбита, при этом погиб один из пехотных ротмистров, Ян Модржевский, один из двух ротмистров ревельской «президии», незадолго до этого безуспешно пытавшийся удержать за Сигизмундом этот город. «И как взорвало, — сообщал русский летописец, — и литовские люди взошли на город, и царя и великого князя люди их стены збили».

Казалось, вот он, успех. Вряд ли после такого афронта гетман снова послал бы на штурм своих людей. Но к счастью для Радзивилла, русские воеводы запросили переговорщиков. Сдали ли у них нервы от долгого сидения и отсутствия помощи извне, кончился ли боезапас и порох или же сыграли свою роль прелестные письма гетмана — Бог весть, но воеводы, выслушав предложения Радзивилла, решили сдаться. Взамен они получали обещание беспрепятственного возвращения домой со всем своим имуществом.

^{Парадный доспех Сигизмунда II}

Кстати, стоит обратить внимание, что во время осады Тарваста в первый, пожалуй, раз произошло примечательное событие. Государевы воеводы и ратные люди получили предложение изменить присяге и перейти на службу к его королевской милости, ибо «бездушный» московский государь творит «окрутность, несправедливость, неволю» «безо всякого милосердия и права», «в незбожною опалою своею горла ваша берет и брати завжды, коли похочет, может» — заметим, задолго до введения опричнины и начала пресловутых массовых казней и опал. Потому-то, писал Радзивилл, адресуясь к Кропоткину и его товарищам, пусть князь подумает, что ему любо, воля или неволя, хочет ли он «голову положить за несправедливого окрутного государя, або у вечней неволи быти» или же «вызволитися» «до государя славного, справедливого, добротью его яко солнце на свете светище», «себе волным человеком быти».

После Тарваста

Решив не складывать голову, князь Кропоткин, однако, просчитался. Свое обещание, подкрепленное клятвой, Радзивилл не сдержал: «троцкии воевода пан Николаи Юрьевичь Радивил и иные королевы паны, целовав крест царя и великого князя людем изменили, отпустили их пограбя». Но не все тарвастские сидельцы сумели вернуться домой. Некоторые детали последующей судьбы гарнизона замка всплыли спустя несколько лет в ходе переговоров между Москвой и Вильно. Оказывается, литовцы

«вели их (тарвастских сидельцев — прим. авт.) с собою до Володимерца (Вольмара, современной Вальмиеры — прим. авт.) за сторожи, как всяких полоняников, и двожды их в изб запирали и ограбив, нагих и босых и пеших к нам отпустили, а иных переимав, да нашим изменником вифлянским немцом подавали; ино иные у них в тюрмах сидючи померли, а иные и ныне у них сидят по тюрмам, мучатца всякими розными муками».

Самого же князя Кропоткина и его товарищей дома ожидал неласковый прием. Своей капитуляцией они смазали эффект от похода князя Булгакова и вынудили Ивана Грозного озаботиться под занавес кампании принятием контрмер по отвоеванию Тарваста. Поэтому, сообщала разрядная книга,

«как торваские воеводы пришли из Литвы к Москве, и царь и великий князь положил на них опалу свою для того, что они литовским людям город здали, и розослал их государь по городом в тюрьмы, а поместья их и вотчины велел государь взять и роздать в роздачю».