Ливонское зерцало

Взяв немного мази, Мартина стала наносить её на тело госпожи. Но, к удивлению Мартины, ничего не происходило. Не превращалась госпожа Фелиция ни в мышь, ни в лягушку, ни в волчицу, и ноги её оставались обычными женскими ногами с беленькими пальчиками и розовыми ногтями, и вовсе не заканчивались они копытами. Наверное, не всосалась ещё мазь, не успела подействовать. Понемногу подхватывая мазь из горшочка, Мартина с любопытством присматривалась и принюхивалась к ней. Мазь была как мазь — густая, желтоватая, Ничем не пахла. Красиво блестело стройное тело Фелиции, ни морщиночки не было на нём, не было лишней складочки. Видно, и двадцать лет назад тело Фелиции, прекрасной ведьмы, было такое же — молодое, упругое, сильное. Время не властвовало над ним. Это Мартина знала: время не властвует над теми, кто подписывает договор с дьяволом. И ещё она теперь догадывалась: возможно, молодость ведьмы — следствие действия этой волшебной мази...

Потом и госпожа Фелиция взяла тряпицу, опустилась возле Мартины на колени...

Мартина тихо охнула, увидев это: благородная госпожа, коей три десятка слуг в замке прислуживают, коей три тысячи крестьян во всей округе кланяются, перед ней, чёрной служанкой, безродной и глупой, на колени опустилась, ей, замарашке, готовая услужить. Мартина взволнованно смотрела через зеркало на коленопреклонённую, обнажённую госпожу, которую всегда... которую прежде... боялась. Но теперь... теперь их связывала общая тайна, и общее знание, каким госпожа сегодня щедро с ней поделилась, объединяло их. Девушка ещё смелее подумала: эта общая тайна, это общее знание даже как бы породнили их, и Мартина стала госпоже Фелиции как дочка. Впрочем, нет, скорее — как младшая сестра, ибо слишком молода была Фелиция, чтобы подходить под образ матери взрослой дочери; Фелиция в чудесном зеркале сама виделась девушкой ещё. Но Мартина уже чувствовала в Фелиции родство — определённо.

А руки госпожи Фелиции, эти руки... Мартина полюбила их. Известно: даже кошка любит те руки, что ласкают её. Никто и никогда не делал Мартине так приятно, как делала сейчас госпожа. Руки госпожи были сильные и в то же время нежные, они были умные.

Когда тело Мартины уже горело и жадный огонь плоти её готов был поглотить всё, что к нему прикасалось, и даже то, что было близко, госпожа приступила к нанесению мази, подвинула ближе горшочек. Волшебная мазь была прохладная и как бы гасила жар тела, оттого была приятна необыкновенно. Мартина поймала себя на том, что сама уже мурлыкает, как кошка, как совсем недавно мурлыкала госпожа. Мартина почувствовала волшебную лёгкость во всём теле; ей почудилось, что ноги её уже от пола приподнялись, и она глянула на ноги свои, потом на себя в зеркало и удивилась, что ещё не летит, ибо чувство полёта уже пришло. Но, видно, рано ещё было, ещё не действовала мазь...

А вот на госпожу Фелицию мазь, кажется, действовать уже начала. Мартина от удивления вскинула брови. Госпожа ей говорила что-то, и губы госпожи сложились трубочкой и вытянулись вперёд, при этом удлинился нос и стал как сосулька; затем нос соединился с трубочкой-губами и так образовался огромный клюв — ну совсем как у цапли. Спустя несколько мгновений клюв уменьшился, разделился на нос и трубочку-губы, и лицо Фелиции стало прежним. Мартина рассмеялась:

— Вы такая выдумщица, госпожа!

Но с госпожой продолжали твориться необыкновенные чудеса. Должно быть, всё сильнее действовала на неё, всё глубже впитывалась мазь. Торжествующие глаза Фелиции вмиг увеличились и стали в пол-лица; только что круглые, они стали квадратными, как оттиск на талере. Белые руки обратились в серые крылья, в огромные крылья, расправившиеся до потолка. От могучего взмаха крыльев едва не погасли свечи. Но в свечах уж, пожалуй, и не было надобности, поскольку госпожа вся светилась и даже в самых дальних углах комнаты было в эту минуту светло, как днём. Озорная госпожа, удерживаясь в воздухе с помощью крыльев, несколько раз кувыркнулась, а потом ей вздумалось поиграть в чехарду, и она перепрыгнула через Мартину в одну сторону, потом назад. Вдруг крылья исчезли, а волосы госпожи обратились в ярко-рыжее пламя, и языки этого пламени взметнулись вверх. Когда Мартина уже готова была испугаться за госпожу и закричать, пламя погасло, а красивые волосы Фелиции стали сами собой заплетаться в косу; но едва коса оказалась заплетена до конца, она сама собой начала расплетаться — так же быстро и ловко, как только что заплеталась.

Мартине послышалось, что кто-то будто смеётся и разговаривает рядом. Она не думала до этого, что в покоях ещё кто-то есть. Девушка посмотрела вперёд — откуда слышала смех и голоса — и увидела прямо перед собой молодую, красивую, похотливую ведьму, на тело которой наносила из горшочка мазь старшая ведьма. От мази всё тело молодой ведьмы блестело; оно было красиво, как тело языческой богини, как тело Девы Марии, увековеченное в мраморе бременскими мастерами. Мартина глядела и глядела на это тело, на эту юную ведьму, и всё сильнее любила её.