Лиза

- Значит ли это, любезный Пал Дмитрич, что сию минуту делаете вы Лизоньке предложение? - подвела к теме Варвара Сергевна.

- А то! - просопел жених. - Варвара Андревна... Лизавета Сергевна... А не пойти ли нам в кулуары...

- В кулуары! - с ликованием поддержал Андрей Степаныч. И, оборотясь к супруге своей: - Идёмте в кулуары, благоверная моя. Оставим молодых наедине.

- Ты уж совсем без ума от вишнёвой-то, отец мой, - остудила его Варвара Сергевна. - Ещё и предложение не сделано.

- Я с готовностью! - просопел конезаводчик, извлекая из кармана большой и толстый бумажник, набитый ассигнациями. - Говорите ваше слово.

Лизе сделалось так стыдно и зябко и жаль себя и папеньку и маменьку, что она тут же и расплакалась.

- А-а, - махнул рукой Андрей Степаныч удивлённому взгляду жениха. - От счастия. Исключительно, Пал Дмитрич, от счастия, известное дело. Какая невеста не мочила платья своего сладкими слезами подвенечной радости!

- Вот, - пробубнил жених, изымая из пахнущего кожей бумажника пачку радужек и вкладывая их в руку Варваре Сергевне. - Здесь много. Это так, мелочь. На конфекты невесте, на платья, на порты и что там ещё надо... Цветок невинности сорвать, меж ног алеющий и пряный...

- Цветок, - подхватил Андрей Степаныч, не обращая никакого внимания на Лизины слёзы и полез рукою ей под платья. - Сейчас и сорвём... У нас без обмана, Пал Дмитрич... Хлобышевы, мать их! Порода...

- Папенька! - закраснелась Лиза, забывая плакать. - Что ж вы делаете-то, папенька!

- Ты, право, Андрей Степаныч, посрамился бы, - бросила Варвара Сергевна, занятая подсчётом бумажек, не отрываясь, дабы не сбиться со счёту.

- Цыц! - бросил супруг её, рывком поднимая кверху платья дочери своей, открывая расплывчатому взору конезаводчика потайное Лизино местечко.

- Хорошо? - вопросил он.

Жених приблизил неверный взгляд свой к тенистому саду, пролегшему между Лизиных молочных и стройных ножек. Ноздри его затрепетали, уловив терпкий аромат пылкой цветущей юности.

- А ведь хорошо! - согласился он.

И как хорошо! - согласимся и мы, любезный мой читатель, допустив глаза свои — исконно зоркие, или увенчанные моноклем, старчески слезящиеся или горящие младым огнём — до зрелища сей девичьей прелести. Место и в самом деле было хорошо, и Лиза знала это. Многажды она, встав с утра пораньше, после жаркой ночи туманных и трепетных грёз, ступала к зеркалу и долго осматривала себя, кружась и потягиваясь, и вставая на цыпки, и приподнимая и без того высокие грудки свои, и оглаживая спелую попку свою и тревожа быстрыми пальчиками райские кущи, кои однажды должны были стать усладой мужскому естеству.

- Что ж, - трезвея и загораясь взором обратился Пал Дмитрич к Андрею Степанычу, - оно, может, и правда, тестюшко? Сорвать? Пока не завял.

- Сорвать, сорвать, непременно сорвать! - возликовал Андрей Степаныч, припадая к цветку влажными своими губами и запечетлевая на нём долгий прощальный поцелуй. - Сахар! - констатировал он, с сожалением отрываясь от сладчайшей Лизиной плоти. - Порода!

- Стыдитесь, папенька! - едва слышно прошептала Лиза, вздрогнув и вдруг ослабев коленями и чувствуя только, как вспыхнуло всё внутри у неё.

- И правда, что ж ты это, отец родной! - сказала Варвара Сергевна, скручивая пачку ассигнаций в тугую трубочку и закладывая её в лиф. - Лизонька-то не маленькая уже, чтоб её туда целовать.

А Пал Дмитрич уже подступал к Лизе, выпростав из-под штанов своё естество, кое на взгляд оказалось совсем не таким, как она себе представляла, но огромным, толстым и беспокойным — оно непрестанно подёргивалось, будто жаждало оторваться от хозяина своего, дабы поскорей погрузиться в сладостную влагу и негу гостеприимной девичьей плоти, коей насладиться алкало немедля.

Быстро подхватив, руки Андрея Степаныча и супруги его, положили Лизу тут же, на пол, на ковёр, в средине коего тугобедрые дриады томно возлежали на берегу греческой реки, название которой сокрыто в веках.

«Да что же это, - подумала она, чувствуя, как отцовы руки раздвигают её ножки, слыша шёпот матушки «Ничего, Лизонька, ничего — один раз только, а потом — благодать господня». - Да что же это... Неужели вот так всё это и бывает?»

Что-то твёрдое упёрлось ей под живот, поползло вниз, нащупывая, намечая.

- Не помочь ли вам, Пал Дмитрич? - игриво вопросила Варвара Сергевна. - Не указать ли вашему молодцу дорожку в пещеру райского наслаждения?

- Нет, - пропыхтел конезаводчик. - Я сам, сам.

- Да что-то как-то не шустёр он у вас.

- Сейчас... сейчас...

Больно почему-то совсем не было. Что-то очень большое вдруг заполнило Лизоньку изнутри, всю, до самой последней частички её — заполнило и распёрло и напоило сладкой истомою, заставив вздрогнуть и вскрикнуть и податься навстречу...

«Почему же не больно? - ещё успела подумать она. - Где же целка-то моя?»