Лобановский

Олег Кузнецов многие годы с дрожью вспоминал, как в бане на базе просил у Валерия Васильевича квартиру. «Я, — говорит он, — человек скромный: думал, раз не дают жилплощадь, значит, ещё не заслужил. Но старшие товарищи — Блохин с Балтачёй — убедили меня, что игроку сборной СССР как-то негоже жить в общежитии. Короче, решился я на разговор с тренером. А тут как раз случай удобный подвернулся.

Сидим мы в парилке после тренировки — и вдруг заходит Лобановский. Ребята, подмигнув друг другу, тут же вышли. Остались мы с наставником вдвоём. У меня сердце колотится, слов никак подобрать не могу. Хотел сказать одно, а выдал... В “Спартак”, говорю, приглашают, в московское “Динамо”, квартиру обещают. Васильич пристально так посмотрел мне в глаза и с удивлением говорит: “Тебя в ‘Спартак’ зовут? Вот повезло человеку! Так чего же ты ждёшь? Беги скорее в прославленный клуб!” После этого тренер употребил в мой адрес немало горячих слов. Я же словно в прострацию впал, даже не помню, как из парилки вышел. Думал, ну всё, вылечу из основного состава, как пробка из бутылки. Но мои опасения не подтвердились. Тренер вёл себя, словно и не было никакого разговора, а через месяца два-три я уже праздновал новоселье».

По мнению Владимира Трошкина, сила Лобановского заключалась не столько в предложенной им тренировочной методике с заоблачными нагрузками (хотя она, конечно, делала своё полезное дело), сколько в умении внушить футболистам, что все нагрузки, весь их огромный труд не окажутся напрасными. «Вооружившись конспектами Лобановского, — говорит Трошкин, — сегодня могут работать — и работают — многие тренеры. Однако второго Лобановского среди них нет и не будет. Так умело обращать игроков в свою футбольную веру, как это делал он, не дано никому».

Произносил ли Лобановский фразу, превратившуюся со временем в афоризм — «Футболист не должен думать, за него думаю я»? Скорее да, чем нет, хотя никто из тех, с кем он работал, не может подтвердить это. Почему же тогда — да? Только потому, что фраза эта никоим образом не относится непосредственно к игре, а только к подготовительной перед матчем работе. Она могла прозвучать, например, во время собеседования, когда футболист, получив исчерпывающие установки на матч, вдруг решал порассуждать: «А я думаю...» Андрею Гусину Лобановский однажды сказал в ответ на подобного рода рассуждения: «Если так считаешь, садись на моё место и тренируй, заканчивай играть!»

Никита Павлович Симонян подтверждает, что Лобановский на самом деле «суров и авторитарен», но добавляет при этом, что «подобные определения ещё ни о чём не говорят: любое абстрактное (назовём это так) свойство по-разному преломляется в личности». Симоняну импонировало, что Лобановский не терпел беспорядка даже в мелочах, малейшего нарушения дисциплины, никому, невзирая на имена и заслуги, не делал поблажек, но и никогда при этом Симонян не слышал, чтобы Лобановский кого-то оскорбил или унизил.

«Диктатор» Лобановский никогда ничего не забывал, никогда не нарушал данного им слова, всё, о чём он говорил, делал, всё, что пообещал, — выполнял. Не щадил ни себя, ни тех, кто находился рядом. «Такого же отношения, — говорит Леонид Буряк, — требовал и от остальных. Поэтому с ним бывало трудно. Он суховат, очень скуп на похвалы, уклончив и не слишком откровенен». Футболисты — народ наблюдательный и ранимый. Ни один из игроков, с которыми работал Лобановский, — а это несколько поколений: футболисты, родившиеся и в 1942 году, и в 1979-м, — не мог и не может сказать, что Лобановский сваливал на них вину за неудачу. «Игру, — всегда говорил он на публике и держа ответ перед начальством, — проиграли все. Мы сами разберёмся».

Магическое воздействие Лобановского на окружающих — не просто слова. Николай Павлов, работавший в 90-х годах тренером в «Динамо», рассказывал, как однажды ему домой позвонил Лобановский, для того чтобы получить информацию о динамовских игроках — Валерий Васильевич уже готовился к возвращению домой. Трубку взяла тёща Павлова: «Коля, тебя кто-то спрашивает». А после разговора, к которому прислушивалась, потрясённая спросила: «Коля, это тебе Лобановский звонил?» «Для неё, — говорит Павлов, — как и для многих девушек 39-го года рождения, Лобановский был и остался кумиром на всю жизнь. Трудно представить себе, как я после этого поднялся в её глазах...»

Когда Лобановский звонил Реброву в Лондон, жена Сергея, по его словам, цепенела, услышав в трубке его голос.

Одним своим присутствием Лобановский заставлял людей жить рядом с ним по-другому.