Лодейный кормщик

— Бабы ломятся в ворота, рыбацкие женки! Тебя требуют! — ответил Павел.

— Чего им надобно, душам грешным?

— Хотят знать, где рыбаки. Беспокоятся.

Из-под скуфейки на лоб Тихона выбежали мелкие морщинки.

— Кабы ведал… — Келарь вздохнул, возвел очи горе, перекрестился. — То одному господу ведомо! Должны бы уж вернуться, ан нету!

Привратник переминался с ноги на ногу.

— Что им сказать?

— Сам скажу, — подумав, произнес Тихон и отправился к воротам.

Павел опередил его, открыл ставенек и крикнул рыбацким женкам:

— Отойдите маленько. Сейчас брат Тихон выйдет!

Рыбачки послушно отошли на несколько шагов и остановились, судача и нетерпеливо посматривая на ворота. Тихон мелко-мелко перекрестил живот, что-то пробормотав, и вышел. Едва он приблизился к бабам, они, окружив его плотной толпой, загалдели вновь:

— Где мужики?

— До сих пор нету!

— Все сердце изболелось!

Марфа Рябова дергала келаря за рукав подрясника, благо он был широк, и спрашивала:

— Пошто рыбаков в море услал? Сказывают, от царя запрет на промысел даден! Креста на тебе нет! Ловите рыбу все летушко — и все вам мало!

— То не я услал, то — воля настоятеля! — оправдывался Тихон. — Будете кричать да сквернословить — дела не выйдет. Тихо надо, с уваженьем!

— С уваженьем? Ишь, сказал! Сундук-то кованой деньгами набил?

— Горбом наших мужей добро копишь! Дьявол бессовестный!

— Стыдитесь, бабоньки! Хулу на меня возводите! — зычно прикрикнул Тихон, побурев. — В такой-то час! Как у вас языки не сведет на сторону! О мужьях, безвестно в море в трудах пребывающих, глаголете, а сами изрыгаете постыдную брань! Позорно! Зело позорно!

Рыбачки опять притихли. Первый запал прошел. Марфа виновато опустила голову, отступила.

— Молитесь, бабоньки — уже добрее сказал келарь. — Дойдет молитва ваша до всевышнего, и смилостивится он, и вернет вам мужей. А я покудова ничего не могу сказать. Однако сердце мне вещает: мужи ваши живы-здоровы и, даст бог, вернутся к очагам своим, малым чадам да верным и почтенным женам.

— Неправду баешь, — зашумели женки. — Шведы, сказывают, идут на огромных посудинах войной! Они, верно, и полонили наших мужиков!

— Не ведомо то мне, бабоньки!

— По всем деревням слух катится!

— Не ведомо, говорю! Слух ищо не есть истина. Истину познаешь, токмо узревши воочью. Не всякому слуху верить надобно!

Бабы опять притихли, завсхлипывали, утирая слезы концами платков.

— Молитесь, бабоньки! Молитесь, рабы божии!

Даст бог, все обойдется подобру-поздорову, — повторил келарь.

От ворот монастыря женщины ушли ни с чем. Они не сразу разошлись по избам, а направились на берег. Встали там дружным плотным рядком и молча, сняв платки, стали смотреть на море, туда, где волны, обгоняя друг друга и кипя, как вода в котле, сливались с серым, затянутым плотными облаками небом. Словно крылья подбитых птиц, трепетали на ветру в руках женок ситцевые линялые платки…

Ничего не сказал им Тихон. Ничего не сказало и море. Пустынное, хмурое, оно равнодушно гнало тревожные и сумрачные волны к берегу.

Шумел прибой. Голодные чайки вились над волнами, жалобно крича, медленно и тяжко взмахивая крыльями против ветра.

2

В каюту адмирала конвой ввел двух русских. Капитан Эрикссон представил Шебладу невысокого русобородого мужика в куртке и рыбацких бахилах. Мужик был коренаст, нескладен и мял в руке кожаную зюйдвестку.

— Это — русский лоцман.

— Корабельный вожа, — с достоинством сказал Иван. — Знаю устье, могу провести без опаски ваши посудины.

Эрикссон дал знак Борисову. Тот перевел.

— Так, — сказал Шеблад и, встав, подошел к Рябову, положил холеную руку на плечо. — Послужишь нам — получишь хорошую плату. Денег мы не пожалеем. Видишь, какие у нас прекрасные корабли? Сопровождать их — большая честь для русского лоцмана.

Борисов опять перевел бесстрастным, равнодушным голосом. Эрикссон стоял, вытянувшись перед адмиралом, прижав руку с треуголкой к груди. Шеблад сел за стол.

— Дайте господину лоцману поесть. Дайте вина. И переводчику тоже, — распорядился он, — а после отправьте их обратно на фрегат.

Русских увели. Шеблад собрал в каюту всех воинских командиров на совет.

«Судя по всему, — думал адмирал, — этот русский лоцман решил добровольно вести фрегаты. За деньги, конечно, кто перед ними устоит?» Но Эрикссону все же приказал:

— Смотрите в оба за этим русским лоцманом. Ни на минуту не оставляйте его одного. К штурвалу не допускайте. Пусть он только указывает курс. Ваш фрегат пойдет головным.

Эрикссон почтительно наклонил голову. Адмирал потер переносицу, пожевал губами и после небольшой паузы, продолжал: