Лодки уходят в шторм

После долгих споров комитет принял решение бойкотировать съезд, оповестить своих людей, чтобы в город не приезжали. Тем временем скрытно привести в боевую готовность все верные части, так же скрытно подтянуть к Ленкорани партизанские отряды с Мугани и Талыша, чтобы белогвардейские отряды не застали их врасплох.

Да, видно, не удастся мирным путем захватить власть, придется дать бой.

Но и этот план претерпел изменение.

Предупрежденный Беккером держать ухо востро, Салман вздумал, на свой риск и страх, проникнуть в кабинет Дубянского, порыться в его ящиках.

Рано утром, до начала работы, он вышел во двор, сунул два пальца в рот и свистнул. В окне второго этажа появилась Багдагюль.

— Иди, иди, — замахала она рукой.

Салман по черной лестнице поднялся наверх, вошел в маленькую полутемную комнату, где на столике стояла чайная посуда. Из этой комнатки был ход в большую комнату с двумя окнами во двор и на улицу — кабинет Дубянского.

С замирающим сердцем Салман подошел к двери, ведущей в коридор, — заперта.

— Стань у окна! — бросил он Багдагюль и подошел к большому письменному столу.

На столе лежала какая-то бумага. Не читая, свернул и в карман. Дернул ящик. Заперт! Дернул второй. Заперт! Взял со стола ручку, начал ковыряться в замке.

— Едут! Скорей, Салман, беги!

Салман опрометью бросился к черной лестнице.

В конюшне, отдышавшись, просмотрел бумагу. Это был список на получение керосина работникам штаба. Синим карандашом — резолюция Дубянского: "Утверждаю". "Фу ты"… — чертыхнулся Салман.

Немного погодя спустилась Багдагюль ставить самовар.

Переваливаясь на обмороженных ногах, к ним подошел Рябинин.

— К послезавтраму коней чтоб языком вылизать! А ты, Шехерезада, надраишь самовар. Да фартук постирай! Чтоб в таком виде на глаза господам полковникам не показываться! Может, сам "батюшка" будет…

В четыре часа дня офицеры начали расходиться по домам. Салман крутился во дворе, ловил обрывки их разговоров:

"Оперативное совещание… варфоломеевская ночь… прикончить всю эту камарилью…"

После работы Салман зашел к Беккеру, передал список на керосин и пересказал услышанное слово в слово.

— Послезавтра, говоришь?

В тот же вечер срочно собрались все члены комитета связи.

— Послезавтра, двадцать четвертого, состоится оперативное совещание. Даже Ильяшевич должен прибыть. Определенно, на день съезда намечают крупную операцию, — доложил Беккер.

— Выходит, мы верно решили не идти на съезд, — сказал Ломакин.

— Ну что ж, пусть намечают, — сохранял спокойствие Жириков. — Наши части готовы. Партизанские отряды уже завтра обложат Ленкорань. Так что пусть начинают свою операцию, посмотрим, чья возьмет.

— Слушайте, мужики, зачем ждать, когда они начнут? — загорелся нетерпением Ломакин. — Они собираются расправиться с нами двадцать пятого? Очень хорошо! А мы возьмем да и опередим их. Выступим двадцать четвертого!

— А ведь дело предлагает, председатель, — оживились члены комитета.

— Что предлагаешь, атаковать штаб?

— Нет, это много шуму наделает. Тихо надо, врасплох. Вот в четыре часа, как разойдутся с совещания по домам, там их и накроем поодиночке.

— Список у тебя готов?

— Давно!

— Ну тогда так тому и быть!

На протяжении всего следующего дня кавалеристы привольненского эскадрона небольшими группами, чтобы не привлекать внимания, перебрались на Форштадт, расквартировались во дворах местных рыбаков. Несколько всадников стали на постой в доме, где жили Морсины. Отряд Балы Мамеда в конном и пешем строю спустился с гор и расположился в конюшнях около "Сада начальника" и возле Большого базара. Гусейнали подтянул свой отряд в селение Сутамурдов. Так вешние ручьи, стекаясь в русло реки, переполняют ее, и взъяренная вода с треском ломает свой ледяной панцирь.

Наступило двадцать четвертое апреля. День выдался солнечный, жаркий. Город жил будничной жизнью, и ничто не предсказывало каких-либо потрясений. Никто не придал важного значения тому, что броневик, сопровождаемый оравой мальчишек, протарахтел по улицам и остановился перед Ханским дворцом; что с гарнизонного двора выкатили на пустырь два орудия; что в полдень в здание штаба войск стали собираться старшие офицеры: незримо для горожан две противоборствующие силы готовились к смертельной схватке.

…Сергей Ломакин и Владимир Морсин сидели в полутемной чайхане и внимательно присматривались к подъезду дома наискосок: к нему подходили и подъезжали офицеры, от полковников до штабс-капитанов.

Не было только полковника Ильяшевича. Ровно в полдень двери подъезда затворили — совещание началось. Ломакин и Морсин посидели еще минут десять, надеясь, что Ильяшевич прибудет с опозданием. Он так и не появился.