Лодки уходят в шторм

Быстро позавтракав, все вместе поспешили в город и здесь расстались, разошлись по своим делам: отец вместе с Ширали Ахундовым отправились в села выполнять задание Реввоенсовета, Мария пошла на работу в госпиталь, Салман — в горы, в отряд Гусейнали. Сергей не мог пойти с ним: Федор Беккер велел ему непременно зайти к нему сегодня. Послонявшись по Большому базару, он в назначенный час пришел в ЧК. Беккер сказал ему, что завтра в село Привольное пойдет группа военных работников во главе с членом Реввоенсовета Сергеем Ломакиным, и что в эту группу включены он, Сергей, и Нина Николаева.

— И Нинка пойдет? — обрадовался Сергей, наморщив в улыбке нос.

— Ваше дело — разведка, — строго ответил Беккер. — Будете выполнять задания Ломакина.

Из ЧК Сергей побежал в госпиталь, уговорить мать — ведь отец велел не оставлять ее одну.

— Езжай, сынок, — согласилась Мария. — Только будь осторожен…

Потом он повидался в Реввоенсовете с Ломакиным и наконец пошел на конюшню, где еще недавно работал конюхом, сам выбрал себе коня.

Рано утром на дороге перед домом зацокали копыта.

— Сережка, где ты там? Поспешай! — крикнул Ломакин.

Сергей простился с матерью, вскочил на коня и ускакал.

Всадники ехали парами, словно в строю, впереди — Ломакин и Яков Горбунов из Привольного, за ними — еще двое военных, позади — Нина и Сергей. Миновав Форштадт, свернули в сторону гор. Самый удобный путь от Ленкорани до Привольного проходил по почтовому тракту, через Николаевну и Пришиб, а там по проселочной дороге несколько верст в глубь степи. Но этот путь был отрезан белогвардейцами.

Проезжая через сумеречный, прохладный лес, всадники держали оружие наготове: бывали случаи, когда бандиты, забравшись на деревья, стреляли оттуда или дикой рысью прыгали на спины…

Вскоре маленький отряд благополучно выехал ил опасного леса в поле. На многих участках шла уборка верна. Мужчины с винтовками, женщины, дети, приложив козырьком ладони к главам, настороженно провожали всадников.

За обмелевшей от летнего зноя мутной рекой Гей-Тепе зеленым оазисом раскинулось большое село — Привольное. Его основали еще в прошлом веке рязанские мужики, сосланные на край империи только за то, что предпочли иудейскую веру православной. Переселенцы поставили добротные бревенчатые дома — срубы, как в российских деревнях, возделали благодатные земли под пшеницу-самород, научились выращивать хлопок и рис. Давно истлели кости тех первых поселенцев под могильными камнями с выбитыми на них русскими фамилиями и непонятными письменами — изречениями из талмуда, а дома, поставленные ими, все еще крепко стоят, утопая в садах.

Точно таким же был дом Якова Горбунова на окраине села, куда определили приезжих на постой. Мать Якова, тихая, кроткая женщина, подала на стол запотевшую крынку молока, душистый хлеб, вскипятила самовар. "Ишь, как живут! Верно говорил Блэк, на Мугани одно кулачье", — подумал Сергей, уминая хлеб за обе щеки. Но вот за завтраком разговорились. Горбуновы стали рассказывать о себе, и Сергей понял, как обманчиво поспешное суждение о людях, — перед ним была самая обыкновенная крестьянская семья, всю жизнь не вылезавшая из нужды.

Яков Горбунов был одним из тех, кто создал в Привольном партийную ячейку, революционный кавэскадрон. Сейчас он с грустью рассказывал об Алеше Джапаридзе, приезжавшем на Мугань для хлебозаготовок, о полит-комиссаре Тимофее Ульянцеве.

— Накануне боя за Ленкорань Тимофей Иванович послал меня и красноармейца Семена Иванова на Фор-штадт. Там штаб Хошева расположился и кулацкий "ревком". Как раз в доме Иванова. Брат его — офицер белогвардейский. Мы должны были сагитировать жителей, чтобы они не шли за Хошевым, держали нейтралитет. Очень не хотел Тимофей Иванович напрасного кровопролития. Пришли мы на Форштадт, собрали жителей и только начали говорить, как нас зацапали. Какой-то хорунжий, морда бандитская, приказал отвести нас на пустырь и пустить в расход. Разули нас, связали руки и повели. Идем и думаем: ну, все, поминай как звали. Вдруг слышим, скачет кто-то. Оглядываемся — офицер. Семен аж побледнел: "Брательник!" Каково из рук родного брата смерть принимать? А тот подскакал и командует: "Отменить расстрел, под арест шпионов! Я их сам допрашивать буду". Привели нас обратно, заперли в баньке, часового поставили. Под утро в городе начался бой. Слышим, с Перевала по Форштадту орудия бьют. Эх, думаю, все равно пропадать! Разбежался, толкнулся плечом в дверь, вышиб ее. Часовой с перепугу дал деру. И винтовку бросил. Подобрал я ее и скорей к маяку. К самому штурму подоспели. У меня на глазах Тимофея Ивановича сразило…

После завтрака старшие ушли в ревком, а Сергей и Нина вышли побродить, посмотреть, какое оно, Привольное.